Освещение было газовое: в каждой комнате вечерами зажигался газовый рожок.
Прибыли и поселились в доме также Лопатин и Ткачев — можно было порадоваться укреплению сил редакции. Но Ткачев очень быстро всех разочаровал.
При первом распределении работ для третьего тома «Вперед!» он такие выдвинул требования, такие претензии, что сразу стала ясна невозможность совместной работы. Ткачев не принимал самую программу журнала, который представлялся ему — по первым двум томам — вовсе не революционным, поскольку к немедленному восстанию не призывал. Непонятно было, на что он рассчитывал, соглашаясь принять в журнале участие. Ткачев потребовал права решающего голоса в выборе статей, права контроля над общим направлением журнала, причем он намерен был самолично вносить поправки и изменения в тексте печатаемых статей. Когда Лавров сказал свое решительное «нет» и остальные члены редакции его поддержали, Ткачев заявил, что покидает Лондон. Последние дни перед отъездом он встречался с членами редакции только за обедом — в столовой на нижнем, полуподвальном этаже. Встречались, разумеется, холодно.
Когда он уезжал, Лавров, Лопатин и другие пришли проводить его на вокзал и были неприятно удивлены, увидев на вокзале Сажина-Росса. Лавров знал, что Сажин еще в ноябре перебрался в Лондон и привез с собой печатный станок, заведенный им еще в Цюрихе. Но встретить его здесь ни разу не довелось. На прощанье Сажин и Ткачев расцеловались — кажется, даже демонстративно.
Не остался в Лондоне и Лопатин, этого можно было ожидать. Как и предполагал Лавров, невмоготу оказалось Лопатину жить здесь, когда Зина, любовь его, жила в Париже. Но он обещал свое неизменное и всяческое содействие журналу «Вперед!».
Из Парижа Лопатин сообщил: Ткачев, можете себе представить, ничего не говоря Лаврову и его сотрудникам, напечатал у Сажина в Лондоне брошюру «Задачи революционной пропаганды в России (Письмо в редакцию журнала «Вперед!»)».
«Почему Вы не написали, что в брошюре Ткачева? ругательства? инсинуации? простая полемика? — спрашивал Лавров в письме к Лопатину. — Так как он, вероятно, не пришлет нам ее, то прошу Вас достать хоть на время. Что за трусливая и подлая натура!»
Лопатин брошюру прислал.
Что же писал Ткачев, обращаясь как бы к редакции «Вперед!», но рассчитывая, безусловно, па гораздо более широкий круг читателей?
«Народ действительной революции — это бурная стихия, все уничтожающая и разрушающая на своем пути, действующая всегда безотчетно и бессознательно. Народ
Ну, во-первых, Лавров не мог согласиться с определением, что такое действительная революция. Безусловно, он никогда не призывал к разгулу стихий. Не призывал к революции бессознательной.
«Насильственная революция, — писал Ткачев, — тогда только и может иметь место, когда меньшинство не хочет ждать, чтобы большинство само сознало свои потребности, но когда оно решается, так сказать,
«Навязать»! Вот они, диктаторские замашки!
Ткачев обращался к нему, Лаврову, хотя и не называл его по имени: «…вы говорите: подождите, потерпите, не бросайтесь в борьбу, сначала поучитесь, перевоспитайте себя.
О боже, неужели это говорит
Ткачев был убежден, что народ уже готов к революции, пусть даже к бессознательной. «И если он в действительности не делает ее, если он в действительности с ослиным терпением продолжает нести свой мученический крест…» — Вот где прорывалось диктаторское высокомерие — терпение народа он называл «ослиным»! — «…то это только потому, что в нем забита всякая внутренняя инициатива, что у него нехватает
Да нет же, он, Лавров, выступает только против веры безотчетной и бессознательной! Причислить его к врагам революции может только тот, кто хочет его намеренно оскорбить!
«Убедить человека в несправедливости и нелепости основ исторического общества еще не значит сделать его революционером, — писал далее Ткачев. — Только очень немногие люди живут «по принципам», у большинства же практическая деятельность не находится ни в какой непосредственной зависимости от теоретического миросозерцания… Конечно, это весьма печально, по тем не менее это факт, который не решится отрицать ни один человек, живущий среди живых людей, а не бесплотных призраков собственной фантазии».
Так что же, значит, и нечего призывать людей жить «по принципам»?