Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

За несколько дней до нового, 1874 года в Форстхаузе, где уже поставлена была рождественская елка, появился Петр Никитич Ткачев. Этот молодой, но уже известный публицист отсидел около четырех лет в тюрьме, затем был выслан в свой родной город Великие Луки — и оттуда бежал за границу. Ныне Ткачев готов был отправиться в Лондон и там присоединиться к редакции «Вперед!», Если учесть, что авторов журнала можно было счесть на пальцах одной руки, участие известного публициста представлялось чрезвычайно желательным.

Но больше всего Лавров хотел, чтобы к редакции присоединился Герман Лопатин. «Вы меня очень обрадовали, подтвердив, что Вы переезжаете в Лондон, — написал ему Лавров 2 января. — У меня была темная боязнь, как бы Вы не остались в Вашем прелестном, скверном Париже…»

Все-таки Лопатин оставался единственным человеком, который мог его избавить от чувства одиночества…

«Тоска нестерпимая, — признавался Лавров в письме к Лопатину 30 января. — Единственное спасение — работа, но глаза не позволяют работать сплошь, да и мысль не машина…»

Наконец был подготовлен к печати второй том. Можно было покидать Цюрих. Выехали на поезде вчетвером: Лавров, Смирнов с женой и восемнадцатилетняя Варя Переяславцева. Эта девушка приехала из Воронежа в Цюрих учиться, но как раз в этот момент стало известно о предупреждении царского правительства цюрихским студенткам. Ее старшая сестра занималась в Цюрихском университете уже год. А Варя вообще не захотела поступать в этом году ни в какой университет, решила стать наборщицей в типографии «Вперед!», И упросила Лаврова взять ее в Лондон.

По дороге остановились в Париже, где их встретили Подолинский и Лопатин, отвезли в гостиницу.

Подолинский был теперь студентом парижской Медицинской Школы, там же учились две подруги: Зина Копали и Надя Скворцова. Оказалось, ныне в Медицинской Школе занимается пять русских студенток и четыре англичанки, а француженок — ни одной…

Узнав, что Тургенев в Париже, Лавров послал ему записку — написал, что хотел бы встретиться. И Тургенев пришел к нему в гостиницу на улице Гей-Люссак, Это было 20 февраля 1874 года.

Тургенев жадно расспрашивал о цюрихской молодежи, об ее участии в подготовке революционного издания, хотел знать подробности, обстановку. Лавров с готовностью отвечал на все вопросы, и Тургенева особенно взволновал его рассказ о русских студентках, об их самоотверженном труде в типографии, о том, что революционному делу они отдают ие только свое время и свой труд, но в те небольшие деньги, которые получают из дому.

Тургенев вызвался помогать изданию «Вперед!» ежегодным взносом в пятьсот франков. Первые пятьсот франков — на 1874 год — он передал уже на другой день.

Из Цюриха в Париж переслали Лаврову письмо из России — от дочери.

«Живу я опять на хуторе у родных, — писала Маня. — Вот уже более года, как сошлась с братом моего покойного мужа. Сегодня десятый день, как я встала после родов — у меня славненькая девочка». А еще сообщала, что младший брат Сережа остался в Воронеже у старшего брата.

Как же оба сына оказались далеки от отца… Сознавать это было так горько… Но разве он в свое время, в Петербурге, не пытался влиять на них, не давал им книги, достойные прочтения, наталкивающие на серьезные раздумья? Или он все-таки недостаточно уделял времени и внимания своим сыновьям?

Но теперь даже просто поговорить с ними не было возможности. Хотя бы просто поговорить…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«Полковник Лавров в Лондоне. Он уже нанял дом в покупает мебель», — доносил в Петербург агент Третьего отделения Балашевич-Потоцкий. Он писал это донесение вечером 7 марта, в своей квартирке на втором этаже дома па Бедфорд-сквер.

Сегодня, как обычно, весь день провел он в своей антикварной лавке. Неожиданно зашел Лавров. Оказалось, он сегодня первый раз по возвращении в Лондон заглянул в библиотеку Британского музея, а сейчас, выйдя из музея на Бедфорд-сквер, увидел знакомую вывеску и решил зайти. Балашевич приветствовал его как старого знакомого: рад видеть, надолго ли к нам в Лондон? Лавров ответил, что, видимо, надолго, он уже нанял дом — не сказал, где именно, и вот ищет мебель подешевле, но не знает, где ее приобрести. Балашевич выразил готовность узнать и пригласил Лаврова в один из ближайших дней отобедать с ним в ресторане.

Лавров обещал — и пришел. За обедом не удалось Балашевичу склонить его к откровенности, не помогло и вино — Лавров выпил совсем немного. После обеда Балашевич вернулся домой и, не откладывая, составил донесение: «…Во время обеда за стаканом вина он объявил нам, что эту пропаганду он принял по желанию его друзей в России, которые составляют правильно организованное общество… По его предложению мы подписались и заплатили десять фунтов для образования фонда, расписку перешлем в будущем письме. Полагаю, что эту сумму благоволите мне возвратить».