Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025

– Все очень просто, – заторопилась Скиса, пока никто не вздумал ее перебить. – Это будет сериал про наших предков. Ну, когда они были такими, как мы сейчас. Четырнадцатилетними. Помните, нам на истории рассказывали про Великую Пандемию?

Великая Пандемия поразила мир в двадцатом году нашего столетия – и свирепствовала почти два года, изменив многие привычки и обычаи человечества. Потом она как-то очень быстро, буквально за несколько февральских дней, сошла на нет (отголосками тех давних событий стали особые квоты для русских студентов, вроде той, которой воспользовался брат Слона) – но дело было уже сделано. Социальная дистанция, глобальный медицинский контроль, рейтинг вакцинированных – все, без чего невозможно представить себе нашу цивилизацию, – берет свое начало в Великой Пандемии. Конечно, последовавшие за ней эпидемии 2030-х годов только укрепили заложенные тогда основы нового миропорядка.

– Было такое, – важно кивнул КумТыква. – То есть ты хочешь сказать…

– Что нам не понадобится никаких спецэффектов! – торжествующе перебила его Скиса. – Ну, почти никаких. Мы… то есть наши герои… будут просто заражаться этим… как его…

– Коронавирусом, – подсказал Слон. Он почему-то выглядел очень довольным.

– Да! И превращаться в зомби! А зомби вообще элементарно делаются. Мы с Поней еще в детском саду такие снэпчатики лепили, скажи, Поня?

– Кэнди, – поправила Поня ледяным голосом.

– Да ну, какая разница сейчас-то? В общем, вот мое предложение. Сначала нас будет шестеро, потом заболеет кто-то один, потом заразит второго. Эти двое станут зомби, а остальные будут от них спасаться. Где-нибудь в заброшенном доме. И с каждой серией зомби будет все больше и больше. В конце концов останется только один… или одна. И тогда…

– Тогда прилетят эмчеэсовцы и его спасут, – закончил за нее Лысый-Тайсон. – Или ее. А всех зомбей спалят из огнеметов.

– Ну, – сказал Слон, не обратив внимания на его сарказм, – в этом что-то есть. По крайней мере, с этим уже можно работать.

Мне показалось, что эту фразу он целиком позаимствовал из лексикона своего старшего брата.

– Туань, – Слон окружил мое окошко в конфе зелеными огоньками – тем самым он подчеркивал, что обращается ко мне со всем уважением, – ну как, возьмешься написать?

– Попробую, – сказал я.

4

Нельзя сказать, что я никогда не выезжал из Города. Выезжал, конечно. Когда был совсем маленький, родители возили меня на море. Правда, я ничего из этой поездки не запомнил, но когда я стану совершеннолетним, то получу право использовать регрессивную терапию, чтобы восстановить информацию, сохранившуюся у меня в подкорке. Если захочу, конечно, – в чем я совершенно не уверен. В одном пакете с воспоминаниями о восхитительном море и мороженом на палубе прогулочного катера могут оказаться травмирующие впечатления от воспитательного шлепка по попе или от так и не купленной, несмотря на все мои вопли, игрушки на набережной. Вот уж без чего я совершенно спокойно обойдусь.

Второй раз я выезжал из Города, когда мне было восемь. Отец получил семейное приглашение на корпоративный уик-энд на Селигере, и мы вчетвером отправились туда на специальном шаттле. Эту поездку я помню хорошо. Шаттл прибыл за нами рано утром, и я нарочно сел в крайнее кресло, чтобы видеть сквозь прозрачную стену капсулы залитый лучами восходящего солнца фантастический пейзаж – хрустальные башни Строгино, розово-золотые ступенчатые пирамиды Химок, блестящие эбонитовые небоскребы Долгопрудного… Потом запестрели ряды таунхаусов, разрезанные на сектора забитыми разноцветными точками машин скоростными автотрассами, серебристо-черные поля солнечных батарей, леса ветряков, зеркала водных резервуаров – все это тянулось и тянулось далеко внизу под сверкающей каплей нашего шаттла, и казалось, не кончится никогда. Но кончилось – в какой-то момент искусственная среда сменилась природной, и под нами тянулся уже не Город и не его пригороды, а ровная темно-зеленая шуба лесов. Кое-где над лесами поблескивали такие же капли, как наша, выше, в разрывах облаков, проплывали гигантские медленные дирижабли, а один раз я заметил вдали огромный пестрый воздушный шар – и позавидовал людям в его корзине, ведь их обдувал не воздух из кондиционера, а настоящий ветер, который, как мне казалось, был наполнен запахами цветов и хвои. От самого Селигера у меня, как ни странно, впечатлений осталось меньше – все два дня, что проходило мероприятие, погода стояла скверная, и из отеля нас не выпускали. Четко помню только стеклянную террасу над неспокойным озером, колотящийся о прозрачную стену ветер и жуткие раскаты грома над дальним темным лесом. А обратно в Город мы возвращались поздно вечером, и я хоть и сидел опять у самого окна, видел только разноцветные огни – в небе и на земле.

Два раза за четырнадцать лет – не слишком-то богатый опыт. Поэтому съемки на натуре стали для меня настоящим шоком.

Впрочем, и для остальных членов нашей банды – тоже.