Истина

Фаустенъ какъ разъ уже дв недли тому назадъ лишился мста сторожа въ имніи Дезирад, которое перешло въ собственность города Мальбуа и сосднихъ общинъ. Здсь ршено было устроить громадный дворецъ для народа; помстье отнын принадлежало всмъ сосднимъ жителямъ, простымъ рабочимъ, бднякамъ, ихъ женамъ и дтямъ; трудящійся народъ могъ теперь пользоваться паркомъ, отдыхать подъ чудными деревьями, среди фонтановъ и статуй. Такимъ образомъ рушилась надежда отца Крабо устроить здсь конгрегацію братьевъ; не суровые монахи, а бодрый, трудящійся народъ будетъ пользоваться всмъ великолпіемъ чудной Дезирады; невсты будутъ гулять здсь съ женихами, матери — слдить за играми дтей, старики — наслаждаться вполн заслуженнымъ покоемъ; вс они наконецъ добыли себ право вкушать радости жизни, которыхъ прежде были лишены. Фаустену, приверженцу клерикаловъ, пришлось покинуть мсто, и онъ слонялся по Мальбуа, сердитый, раздраженный своею неудачею; не желая выказать истинную причину своего гнва, имъ обрушивалъ свое негодованіе на сестру Колетту, безнравственный поступокъ которой бросалъ тнь на его добродтельную личность. Люди удивлялись такой внезапной строгости, такъ какъ до сихъ поръ между братомъ и сестрой не происходило разногласій, и онъ охотно занималъ у нея деньги, когда только къ тому представлялся случай. Не происходилъ ли его гнвъ именно оттого, что Колетта исчезла какъ разъ въ то время, когда онъ потерялъ мсто и нуждался въ ея помощи? А можетъ быть, онъ просто игралъ комедію, прекрасно зная, гд она находится, и дйствуя въ ея интересахъ? Подробности были не выяснены, но самъ Фаустенъ, благодаря открытію сестеръ Ландуа, привлекъ на себя всеобщее вниманіе; поступки, слова не проходили незамченными. Въ одну недлю слдствіе значительно подвинулось впередъ.

Прежде всего подтвердились показанія Бонгара. Многія лица теперь заявили, что они также припоминаютъ свои встрчи на Большой улиц съ человкомъ, который шелъ, оглядываясь, — очевидно, встревоженный тмъ, что происходило около школы; этотъ человкъ былъ Фаустенъ: они теперь убждены, что встртили именно его. Спичечница, найденная Долуаромъ, по свидтельству многихъ, принадлежала тоже ему, ее видли у него въ рукахъ. Объяснился и смыслъ того разговора, который услыхалъ Савенъ, такъ какъ Фаустенъ и Марсулье были большими пріятелями, и онъ легко могъ о томъ проговориться. Маркъ съ напряженнымъ вниманіемъ слдилъ за ходомъ слдствія, и вскор для него все стало яснымъ. Онъ принялъ на себя лично переговорить съ Марсулье, поведеніе котораго съ самаго начала внушало ему подозрніе. Онъ вспоминалъ его сконфуженный видъ въ ту минуту, когда встртился съ нимъ посл бгства виновнаго въ покушеніи. Почему онъ такъ неохотно отдалъ платокъ? Почему выказалъ такое изумленіе, услыхавъ слова Розы, что человкъ, который на нее бросился, былъ ея отецъ? Почему онъ такъ смутился, когда Тереза открыла комодъ и вынула платки? Марка особенно поразило слово «глупецъ», которое было сказано сторожу убгавшимъ человкожъ, и которое Марсулье повторилъ въ первую минуту растерянности. Теперь такое восклицаніе легко было объяснить: оно было сказано съ досады пріятелю, который имлъ неосторожность своимъ появленіемъ испортить дло. Маркъ отправился къ Марсулье.

— Извстно ли вамъ, мой другъ, что противъ Фаустена существуютъ серьезныя улики; его, вроятно, вскор арестуютъ. Не опасаетесь ли вы запутаться въ этой исторіи?

Бывшій сторожъ молча, съ опущенной головой, внимательно выслушалъ вс доказательства.

— Признайтесь, — вы узнали его? — спросилъ Маркъ, изложивъ вс свои доводы.

— Какъ я могъ его узнать, господинъ Фроманъ? У Фаустена нтъ бороды, и носитъ онъ всегда фуражку; а тотъ человкъ былъ съ большой бородой, и на голов у него была шляпа.

Это утверждала и Роза; до сихъ поръ эти подробности не были разъяснены.

— О! Представьте себ, что онъ надлъ фальшивую бороду и захватилъ чужую шляпу?! Вдь онъ обратился къ вамъ со словомъ «глупецъ;» вы наврное узнали его по голосу?

Марсулье уже поднялъ руку, готовый отречься отъ своего показанія и поклясться, что человкъ не произнесъ ни слова, но онъ не въ силахъ былъ это сдлать, встртивъ ясный, твердый взглядъ Марка. Въ сущности Марсулье былъ честный человкъ, и въ немъ проснулась совсть; онъ не ршился совершить скверный поступокъ — дать ложную клятву изъ глупаго тщеславія.

— Я прекрасно знаю, — продолжалъ Маркъ, — что вы были съ Фаустеномъ въ хорошихъ отношеніяхъ, и что онъ нердко обзывалъ васъ глупцомъ, когда вы противились быть съ нимъ заодно въ какой-нибудь неблаговидной продлк; онъ не понималъ вашихъ честныхъ побужденій и ругался, пожимая плечами…

— Да, да, это бывало, — согласился Марсулье: — онъ часто называлъ меня глупцомъ, такъ что я наконецъ обижался.

Поддаваясь уговорамъ Марка, который старался ему объяснить, что запирательство можетъ набросить тнь подозрнія на участіе его самого въ этомъ дл, Марсулье наконецъ во всемъ признался, руководствуясь какъ добрыми побужденіями, такъ отчасти и трусостью.