Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Вот буквально первый год, когда он приехал. Ну, у нас база экспедиции, где кабинеты разные: янинский кабинет, моя лаборатория, мой кабинет, где хранятся вещи, ну и так далее. Ну вот, я все время торчу либо со своими художниками, которым даю задания, — находки зарисовывать, описи такие создаются, — либо в лаборатории. И захожу к Янину в кабинет. Ну, они с Зализняком, значит, позавтракали — у нас общая столовая была, — позавтракали и как-то там зацепились за разговором, зашли в кабинет к Янину и сидят, разговаривают. Я зашла через полчаса — сидят, разговаривают. Одним словом, они проговорили до обеда. Вот несколько часов. И ясно, очевидно, что — не специально, конечно, но так, в разговоре — устанавливалась общая позиция и по отношению к науке, и в жизни, и в мировоззрении. Ну всё, в общем: поняли, что оказались одной крови люди. А дальше Янин — он готовил очередной том грамот. Вот это тоже нужно отдать должное Янину: он тут же пригласил Зализняка участвовать в подготовке публикации этих грамот. Он не стал: «Нет, вот я сам буду!»

Янин же сказал про Зализняка: «Это лучшая находка Новгородской экспедиции». Я уж не помню, по какому поводу это было сказано, но в связи с тем, что без него нельзя было уже грамоты читать, это было ясно.

— Если не нашли грамоту, — рассказывает Изабель Валлотон, — то каждый живет примерно в своем мире. Зализняк — в «Садко», в гостинице. Если ему там скучно и просто захочется, может прийти на базу, посидеть. У нас там отдельный кабинет, так называемая берестяная, где археологи собираются, и там посидеть в кабинете, что-то пообсуждать. А когда есть грамоты, то начинается! Когда у нас еще была общая столовая, было известно: если нашли грамоту, от Зализняка надо скрывать. Потому что, если вдруг Зализняку кто-то скажет в столовой, что нашли грамоту, он бросит сразу тарелку и побежит. Так что это была целая игра глаз: нашли, не нашли. Это всегда был первый этап.

Потом надо было прибежать в лабораторию, и там Елена Александровна Рыбина должна грамоту развернуть. Это надо сначала в горячую воду на как можно дольше, потом развернуть и между стеклами положить. Сначала, конечно, когда они еще скрученные, Зализняк будет ходить кругом и тыкать пальцами, обжигать пальцы, чтобы как-то увидеть хотя бы какие-то буквы или слово. Потом, когда Елена Александровна разворачивает, они будут за ее спиной со всех сторон пытаться что-нибудь увидеть, заглядывать через плечо. Потом наступает тяжелый момент, когда грамота уже под двумя стеклами, кладем на нее пресс, и тогда опять-таки ходим кругом и ждем. Ну, конечно, Зализняк как-то хочет побыстрее. А потом уже идет чтение. Раньше всегда Янин диктовал по буквам, а Зализняк напротив записывал. А теперь — то Рыбина, то Гиппиус. Сейчас Янин уже не выходит из квартиры. Но старая система — это всегда Янин диктовал, это право первой брачной ночи соблюдалось, а Зализняк напротив смотрел: «Нет! Это там что-то… Это не может быть! Смотри, что еще!» А когда уже все записано, то Зализняку давали подлинник, и тогда начинался процесс осмысления. Ну, если простой текст, то все понятно, а если нет, то они начинают думать. Когда они уже начинают думать, можно захватить грамоту, сканировать быстренько, и потом они уже не будут ее мучить. Это всегда вопли наши: «Хватит мучить предмет!» А когда отсканировано, можно уже на экране читать. И тогда это может длиться очень долго. Тогда Зализняк и Гиппиус — каждый в свою сторону — разбирались, принимали какое-то разумное решение. Это тоже было интересно, потому что Гиппиус любит фантазировать, строить разные конструкции десятиступенчатые, а Зализняк как-то всегда держал его немножко приземленно. Говорил: «Не-е-е-ет! Этого не может быть!» Но потом Гиппиусу удавалось все-таки завлекать немножко Зализняка при помощи какой-то очень интересной придуманной конструкции. И все чрезвычайно довольны друг другом.

— Зализняк год за годом, каждый год ездил, — продолжает рассказывать Елена Александровна Рыбина. — Он не приехал только в тот год, когда у него был инфаркт, в 1984 году. А дальше приезжал, и Лена [Падучева] говорила, что в Новгороде он просто отдыхает душой. И действительно, ему очень все это нравилось: и сам Новгород, и там было столько всяких шуток и разговоров, и прочее, прочее.

И уже установилось такое: пока он не пришел, грамоту не разворачивают. Ну это тоже какая-то игра своеобразная, может быть, что-то такое детское в этом есть. Вот 1985 год, когда он первый раз долго был в экспедиции и много грамот в тот год было, и есть фотография: лоток с грамотами и руки Зализняка и Янина. И даже на фотографии видно, как руки дрожат: скорее прочитать, интересно! Ну, в этом актерство такое немножко, понимаете?