Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

— После увольнения с ОСиПЛа Зализняка Хабургаев [94] и Горшкова позвали его читать спецкурсы на нашу кафедру, — рассказывает Мария Наумовна Шевелева, доцент кафедры русского языка филфака МГУ, — в весеннем семестре 1983 года. Я была свидетелем разговора Г. А. Хабургаева и К. В. Горшковой об этом. Идея принадлежала Хабургаеву, Горшкова ее с большим энтузиазмом поддержала. Читал он тогда два спецкурса: русскую историческую акцентологию и чтение древнерусских текстов (у последнего спецкурса я не помню точного названия). И последующие два или три учебных года (вплоть до инфаркта) так и продолжалось на русском отделении: два спецкурса — русская историческая акцентология и чтение древнерусских текстов, которое фактически превратилось в чтение берестяных грамот.

— Не помню точно, на каком году моей аспирантуры, — вспоминает Максим Кронгауз, — Андрею Анатольевичу не продлили его совместительство, как это было из года в год. И он перестал быть сотрудником МГУ. Ну, и как-то даже речи не шло о том, что он будет продолжать мной руководить, тем более что моя тема его не очень интересовала — ни приставки, ни теория референции — и было ясно, что это какая-то формальная вещь для него. А тут формальность, собственно, прервалась, и он — не могу сказать, что это было видно, но, по-видимому, он все-таки обиделся на то, что произошло. Это произошло в связи с большими изменениями в жизни ОСиПЛа, на котором мы учились: кафедру нашу слили с другой, заведовать стал Рождественский, и, в общем, это был такой демонстративный, политический в каком-то смысле жест. Он обиделся даже не на Рождественского, потому что Рождественский был совершенно чуждый человек, а на университет в целом, на непродление контракта. Насколько я понимаю, он не хотел иметь дела с университетом. Но это не очень обсуждалось, потому что видно было, что это была тема болезненная: несколько разговоров это показали. И я вынужден был поменять руководителя, моим руководителем — тоже чисто формально, но благородно — согласилась стать Ариадна Ивановна Кузнецова.

— Это было мрачное время, когда папа был уволен из университета, — говорит Анна Зализняк. — Ему не продлили контракт, который каждый год автоматически продлевался. Это было в 1982 году.

Е. В. Падучева: Акцентология у него была всегда любимой отраслью. Когда доходило дело до Колесова, Андрей действительно ругался. Ну, Фоменко, конечно, тоже, да. Но это вот такие исключительные случаи. А вообще в жизни, среди людей, он очень не любил видеть плохие черты.

— Но он не принимал это близко к сердцу, — вспоминает Елена Викторовна Падучева. — Конечно, это большое лишение, потому что для него лекции — это огромное удовольствие. Это такая жизнь.

— И при этом не расстроился?

— Нет. Он был легкий человек.

«Кафедра структурной и прикладной лингвистики (СиПЛ) выделилась из кафедры общего и сравнительно-исторического языкознания, — рассказывал Владимир Андреевич Успенский в интервью [95]. — Там работал Звегинцев [96], он оттуда и выделился в новую кафедру. Потом Звегинцев много сделал глупостей, и даже его верный ученик, уважающий его Кибрик [97], пишет, что он из друзей делал врагов. Он со всеми поссорился на филологическом факультете, и когда его сняли, то кафедру присоединили обратно. Она стала называться кафедрой общего, сравнительно-исторического и прикладного языкознания. То есть все туда запихали, но без структурного, конечно, и без теоретического. Тогда Рождественский Юрий Владимирович [98] заведовал кафедрой. И когда пришел Рождественский, то Зализняка уволили. Точнее, не совсем так. Он всегда работал на полставки, и ежегодно надо было заключать новый контракт — ну, и не заключили. И всё.

И только 12 июня 2008 года, когда в Кремле Зализняк получил Государственную премию из рук президента, то там же ректор МГУ Виктор Антонович Садовничий вручил ему удостоверение профессора Московского университета. Дело было так. Я встретил его в Кремле, еще до вручения премии, и говорю: „Вот такая просьба. Есть Зализняк, который сейчас будет получать премию. Ему не нужны деньги, не нужно платить ему зарплату. Нужно, чтобы его пускали в университет“. Его ведь на собственные лекции не пускали! Хотя Садовничий распорядился, чтобы по удостоверениям академиков пускали, но поскольку вахтерам удостоверение академика почти никогда не предъявляют, то они его не знают. Где-то есть такой приказ, но они это удостоверение не узнают. Садовничий мне ответил замечательно: „Вы обо мне плохо думаете“. Он достал из кармана удостоверение, уже выписанное в этот же день. А потом, уже после получения Зализняком премии, он меня снова встретил и сказал: „Уже вручил“».

«Неожиданное столкновение с угрозой смерти»