Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

ААЗ: Камора. Его замечательная книга называется «О значении каморы в некоторых древнерусских памятниках XVI века». С тех пор, как Васильев сделал это открытие, это известно в русистике. Что две фонемы [o], которые сейчас есть в ряде говоров русского языка и различаются так же, как во французском, были в XVI веке и помечались каморой. Поэтому первый шок, который я испытал: я понял, что «ω» выражает закрытое [o]. Просто по первой странице я убедился, что ничего другого тут не может быть. А второй шок — когда я понял, что это не опечатка. Да, я считал сначала, что мне удалось сделать открытие, что в XVI веке существовал способ записи не только каморой, но и омегой.

ВАУ: В XIV?

ААЗ: В XVI! Я считал, что в XVI веке событие происходит.

ВАУ: А второй шок — что XIV век…

ААЗ: Что это не опечатка. Что это на 200 лет раньше. Ну теперь, конечно, палеограф мне скажет: ты что, идиот, что ли? Ты что, не можешь отличить XVI век от XIV-го? Ну, сейчас я уже отличу легко. Но это, заметьте, было, когда я только приступал к этим занятиям. Вот это, пожалуй, самый сильный электрический ток.

Нет, пожалуй, еще один. Если угодно, это «кѣле», конечно.

ВАУ: Это что значит? Что «кѣле» значит «целый» и что палатализации там не было, значит?

ААЗ: Не было, конечно.

ВАУ: Во всех славянских языках и говорах это происходило в это время, кроме вот этого.

ААЗ: Потом я, правда, обнаружил, что я не первый делаю это открытие, что Глускина это сделала на несколько лет раньше, на основании исследований псковских говоров, но никто ее не признал. Напечаталась в польском журнале, потом даже в русском журнале, и она делала доклад в нашем институте, но никто не… ну потому что этого не может быть, потому что все знают, что палатализация была везде.

«Нередко историк и археолог довольствуются общим содержанием грамоты, не понимая грамматических форм, значения отдельных слов, не зная особенностей древненовгородского диалекта, что ведет к неверному пониманию текста, — пишет Е. А. Рыбина в еще не опубликованной рукописи „Берестяные грамоты как исторический источник“. — Для лингвиста же важно предельно точно понять и объяснить все грамматические формы, значения слов, их порядок и многое другое, после чего текст становится ясным и понятным. Приведу в качестве примера грамоту № 247 XI века, найденную в обрывке, но содержащую интересную информацию (отрывок привожу не полностью): <…> а замъке кѣле а двьри кѣлѣ а господарь въ не тѧжѣ не дѣе а продаи клеветьника того <…>

А. В. Арциховский, а вслед за ним и другие комментаторы переводили этот отрывок следующим образом: <…> замок келии, двери келии, ее хозяин бездельник. Продай клеветника того <…>. Как писали исследователи, речь в грамоте шла о каком-то событии в монастыре.

После лингвистического анализа Зализняка оказалось, что никакие кельи в грамоте не упоминаются. В древненовгородском диалекте, в отличие от остальных славянских языков, не было процесса второй палатализации, т. е. в нем не произошло замены заднеязычных согласных «к», «г», «х» на «ц», «з», «с». Следовательно, в грамоте было сказано, что «замок цел» и «двери целы». Кроме того, слова «продать» имело и другое значение — «штрафовать». В результате этих уточнений содержание грамоты изменилось до неузнаваемости: «<…> А замок цел и двери целы, и хозяин по этому поводу иска не предъявляет. Так что накажи штрафом того обвинителя <…>» (перевод Зализняка). Замечу, что историков не смущали разные окончания в слове «кельи» (кѣле — ед. число, кѣлѣ — множ. число), хотя в их версии это слово должно было быть написано одинаково в родительном падеже».

— А вот все-таки, возвращаясь к старому, — говорит В. А. Успенский, — к тому, о чем вы уже сказали: гипотезу вашу о том, почему в мужском роде в освоенных односложных словах ударение переходит на…

ААЗ: Вы хотите, чтобы я сейчас впервые излагал гипотезу?

ВАУ: Конечно.

ААЗ: Ну хорошо. Я думаю, что… Ну, дело в том, что слово состоит, — ну, там, для простоты, простое слово какое-нибудь, коротенькое, — при склонении состоит из корня и окончания. Какое-нибудь «слоны»: слон-ы. «Кита»: кит-а. Объективно наблюдаемый факт состоит в том, что если слово не освоенное, то ударение будет на корне, а если слово освоенное, то ударение будет на окончании. Думаю, что психологическая основа должна лежать в том, что если для вас слово не освоенное, то вы его опознающую часть должны произносить аккуратно. А ударение, как известно, мощнейший способ выделить, а лишение ударения — сильнейший способ смазать. А если для вас слово такое, что вы ни в коем случае не хотите показаться, что вы первый раз с ним встречаетесь, оно вам запанибрата, то тогда вы его смажьте. А для этого ударение надо вынести за его пределы. Само оно потеряет гласные, там будет еле-еле слышно — что и нормально для человека, который с ним каждый день знаком. Вот примерно такая идея у меня. Почему в таком направлении, а не наоборот. Что вы не должны говорить «лорды́», если вы это слово не очень хорошо знаете, надо говорить «лóрды». Ну, это гипотеза всего лишь.