Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

«Так нервничал, что даже кричал»

— Папа часто рассказывал за столом какие-нибудь интересные истории, — говорит Анна Зализняк. — Ну, все более-менее про язык: про грамоты или про что-то еще. Часто довольно рассказывал и очень сердился всегда, когда его перебивали. Ну, за обедом иногда приходится: в тарелку это положить, это спросить, будешь ли это или будешь это — и, если он говорил, его очень сердило, когда его перебивали вот такими глупостями. Сердился и переставал рассказывать. Дальше уже ел молча.

— Ну, кстати сказать, — рассказывает мне Елена Александровна Рыбина, — Зализняк очень взрывной был. Было два случая (он, правда, потом извинялся), когда он взрывался просто вот невероятно.

Один случай был — это на старой нашей базе, в моем кабинете, где мы постоянно сидели. Это было его место пребывания на базе, когда он приходил. Там диван — он очень любил комфорт такой вот, бытовой, чтобы было комфортно сидеть, уютно и прочее. Вот, и что-то он… Это было послеобеденное время, где-то часа в три, в четыре. И он как-то устал и как бы задремал. Ну, пускай поспит. И я вышла, его закрыла на ключ. Вы не представляете, что было! Я из хороших побуждений, чтобы его никто не потревожил, да? Когда Зализняк попытался открыть — и не открывается, я уже не помню, как я там услышала, может быть, крики и вопли. В общем, я открыла, и он устроил такое просто, что его заперли… То есть у него просто в этот момент… Видно, ну, бывает же, человек в ярость приходит от чего-то. Ужасно он орал, просто как бешеный. Но потом извинялся.

Это давно было — где-то, там, конец восьмидесятых, может быть. А другой случай не помню.

— Андрей никогда не впадал в ярость, нет, — говорит мне Елена Викторовна Падучева. — Он просто нервничал иногда сильно. Так нервничал, что даже кричал.

— Он ужасно злился, — вспоминает Анна Зализняк. — Когда либо мама что-то не так делала, либо я что-нибудь не так делала. Грозно кричал что-нибудь. Я сейчас не могу вспомнить ничего, кроме сюжета с телефоном: допустим, папа со мной просто разговаривает о чем-нибудь, звонит телефон, и, допустим, мне. Я ухожу говорить по телефону и прихожу, поговоривши, через полчаса или через час. Надо было сказать: «Папа, я пойду поговорю по телефону». Но потом я научилась, когда кто-то звонил, говорить: «Подожди секунду». Он тогда ничего. Вот, это был предмет для воспитания меня, что так делать нельзя. И вообще, телефон был страшный враг, потому что он мешает разговаривать. И даже была шутка, что, если хочешь поговорить с дочерью, надо выйти в автомат, позвонить ей по телефону, и тогда уже никто не помешает.

Папа очень гневался, когда был молодым. Потом это прошло бесследно. Наверное, постарел. Прошло, когда я там уже не жила, только приходила. И, наверное, когда я не жила в той квартире уже, таких скандалов не было.

Еще его раздражало, когда человек неправильно отвечает, и в этом выражается какая-то грубость, бестактность или что-нибудь еще. По отношению к нему — невнимательность или бестактность. Вот это его страшно задевало. И обсуждения были всегда одинаковые: «Что ты сказала?! Я скажу, что ты имела в виду. То, что ты сказала, значит то-то и то-то!» Вот такие разговоры были бесконечно. Ну, в детстве.

— По мелочам каким-то расстраивался ужасно. Ругались мы страшно, — говорит Елена Викторовна Падучева. — Из-за того, что у меня не хватало терпения его слушать.

— С мамой было незабываемое, — продолжает Анна Зализняк, — когда мама пыталась водить машину. Мне было лет десять-одиннадцать, может, двенадцать, и мы ездили на машине где-то по окрестностям, почему-то мы ездили в город Верея или куда-то в Суздаль. Может быть, это была одна и та же поездка, может быть, две разных, не помню. И где-то на каких-то проселочных пустынных дорогах папа давал маме — она научилась, у нее даже права были — поводить машину. Кончалось это все время одним и тем же: какое-то время она вела машину, потом что-то делала не так, мы останавливались, они выходили из машины, и часами шло объяснение, что было неправильно. А я сидела одна в машине и скучала. У меня было такое ощущение, что это происходило бесконечно долго. Папа ругал маму, что она сделала что-то не так. Не просто сказал, что надо было не так, а так. Я не помню содержания этих поучений. Не помню; наверное, даже и не слышала, но общая тональность, общая идея воспитательная… Кончалось это тем, что папа садился за руль и больше маме руль не давал. Это было неоднократно, я помню. Но мама потом и не настаивала на том, чтобы водить машину, как-то довольно быстро бросила эту затею.