Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Я считаю, что он абсолютно правильно сделал, потому что действительно по отношению к Кодексу в научной общественности сложилось такое «хы-хы»-отношение: «Ну, Зализняк, хы-хы, немножко того». Хотя я считаю, что такой фантастический текст, который он прочел, что, если бы он его сам придумал, этого одного само по себе достаточно для того, чтобы… Человек гениальный такое сел и придумал просто из головы. Но почему-то у научной общественности сложилась ухмылочка такая противная, с чувством превосходства. Я ее встречала у разных людей, к сожалению. И была конференция, «Маргиналии», одна из первых, в Каргополе. Наверное, это был 2010 год, и там Марина Бобрик делала доклад про Кодекс. Про ереси — это же какое-то течение в христианстве. Это не просто поэзия — Лидов про это писал: эти тексты обнаруживают некое течение христианства, какое-то неканоническое. То есть это для всех историков религии и культуры очень важный документ. Марина делала доклад про что-то такое филологическое на тему Кодекса. И ее доклад был встречен ледяным молчанием с хихиканьем.

В общем, это было ужасно! И причем общий был настрой у аудитории, — ну, у тех, кто вообще в курсе был, — там была разная публика, в том числе и лингвисты наши тоже «хе-хе-хе», с усмешкой такой. И Гиппиус так считал. Это папу, конечно, расстраивало, да. Гиппиус не принял этого открытия.

И когда мы обсуждали, когда мы встречались на Соколе и обсуждали наследие: что можно опубликовать, — Гиппиус там был, и, когда речь шла про Кодекс, Гиппиус мертво молчал просто, сидел вот так.

Это феноменальное папино свойство, что он из этой ситуации вышел без травматизма для себя и ее преодолел, потому что это ужасное было такое общее снисходительное хихиканье, что он немножко это... того.

— Андрей на самом деле был скромный человек, — говорит Анна Поливанова. — Чтобы понять, что я имею в виду, я позволю себе сказать, что Андрей считал, что мой главный недостаток — это нескромность. И говорил: «„Кирпич“, и ты прямо въезжаешь под „кирпич“, а я так никогда не могу». Я говорю: «Как, ну здесь же удобно поставить машину! А вы бы где поставили?» Он говорит: «Где угодно, но не под „кирпичом“». Так вот, Андрей не хотел показывать свою радикальность в науке. Ему было важно не оскорбить никого. Не пойти наперекор. История с Кодексом в конце концов про это же.

Вот почему он не под «кирпич» — это мама его так воспитала. Татьяна Константиновна — удивительный совершенно человек, прекрасный, не знаю, еще какой, — лучезарный. Но это не недостаток, это, наверное, великое достоинство человека: она чрезвычайно скромная и смиренная. И Андрей, по-видимому, мамой своей так воспитан, что под «кирпич» не надо. А в науке, кроме того, что он так воспитан и выпендриваться ему не по шерстке, я думаю, что он еще берег свои силы.

Задираться не хочется, понимаете? Он говорил: «Не люблю публичных всех этих штук», — идти против толпы.

«Совокупный ученик, — видимо, главный ученик»

— У меня такое ощущение, что у Андрея не было учеников почти, — говорит Леонид Бассалыго. — Ну, в прямом смысле, в том смысле, что есть научный руководитель, — в этом смысле, мне кажется, у него было совсем как-то мало аспирантов, так бы я сказал. Вокруг было очень много людей, которые его слушали, знали, но вот непосредственных учеников, мне кажется, у него было немного. Ну, он строгий был, конечно, человек. Строгий в научном отношении. И у меня такое ощущение, что, видимо, не все выдерживали ученики. И, собственно, из учеников я почти никого и не знаю. Ну, [Анна] Поливанова была, конечно, в свое время, потом еще кто-то был — человека два-три-четыре, может быть. [Елена] Тугай, [Елена] Устинова. Даже не все защищались, по-моему, у него. Хотя он очень много мог дать. Такой вот факт удивительный. Потому что у Колмогорова, наоборот, было очень много учеников, огромное количество действительно непосредственных. А вот у Андрея не было.

Он об этом, по-моему, не очень сожалел. Ну, просто он очень много работал, и все, кто хотели, могли с ним беседовать, конечно. С удовольствием всем все рассказывал.