Истина в кино

Именно благодаря его работам западная социология отказалась от примитивного противопоставления традиции и модернизации и учения, что модернизация, переход к современности — это ломка традиции. Для Эйзенштадта модернизация — это гибкая адаптация великих традиций к изменениям, переворот метафизических ориентаций в рамках традиции — с устремления к небесному идеалу в Средние века, к строительству радикальными движениями и сектами (такими как якобинцы и большевики) царства Божия на земле. Переворот от потустороннего к посюсторонему возможен только в рамках великой традиции и никак иначе. Там, где не было небесного идеала, — не будет и земного.

Современность и пути к современности многообразны. Для каждой цивилизации с её собственной центральной зоной и структурой священных символов и метафизических ориентаций, с собственным образом космоса — и представления о современности различны. Западный модерн — это образец того, какой может быть современность в западном цивилизационном коде, ещё это угроза для тех, кто не успевает с изменениями. Но это не модель для переноса в другую среду.

Читать Эйзенштадта совершенно невыносимо — это чрезвычайно сухой, тяжёлый, предельно абстрактный язык. Единственная полностью переведённая на русский язык его работа — «Революция и преобразование обществ» (М.: Аспект-Пресс, 1999) — это, конечно, настоящая лингвистическая пытка.

Однако точность даваемых Эйзенштадтом в этой работе социологических характеристик просто удивительна. Вряд ли Мартин знаком с его работами, но интуиции художника вполне достаточно, чтобы вывести из бесчисленных исторических хроник и источников тот же социологический образ исторического мира, о котором говорит Эйзенштадт.

V

Эйзенштадт выделяет в традиционных обществах три типа, для которых характерны разные модели социальных изменений — «патримониальный», «имперский», и «специальный». Третий тип, характерный для небольших городов-государств Греции, племён типа Древнего Израиля и арабов, нас сейчас не интересует, так как он отчасти представлен только в Меерине, Волантисе и других городах-государствах за Узким морем. А вот оппозиция патримониального и имперского типов играет у Эйзенштадта решающую роль.

Вот как описывает он первый тип социальной организации — патримониальный:

«Радикальные изменения в этих политических режимах обычно выражались в том, что менялись держатели власти или династии, происходили перемены в положении различных семей, этнических или региональных групп в системе иерархии…»[36].

«Наиболее важными механизмами политической борьбы оказывались прямые соглашения между различными группами. Ведущими участниками политической борьбы в данных обществах были прямые представители основных групп в центре и на периферии (например, родственных, территориальных и религиозных групп); среди них действовала тенденция к организации группировок, соперничающих за доступ к центру (обычно его представлял дом правителя). Между группировками возникали постоянно изменявшиеся и пересекавшиеся связи, образовывались коалиции… От центра требовали изменить характер распределения различных ресурсов среди важнейших групп, а также расширить рамки клиентелы и патронирования»[37].

Нетрудно заметить, что изложено всё так, как будто автор писал «Социологию Вестероса». В начале рассказанной Мартином истории там невозможно представить ничего, кроме кланово-территориальной организации, возглавляемой самыми выдающимися семьями, которые, составляя причудливые коалиции, борются за доступ к политическому центру и той или иной степени контроля над ним.

Для чистоты картины политический центр всё это время представлен скорее пассивной, чем активной величиной — королём-пьяницей, а затем двумя его мнимыми юными и слабыми сыновьями и Серсеей, которая, в меру своих ограниченных умственных способностей, пытается удержать власть в их руках, но лишь разжигает смуту ещё сильнее.

Постепенно разворачивающаяся кланово-феодальная война запускает механику коалиций и интриг в борьбе за контроль над политическим центром до полной мощности — появляются всё новые короли и претенденты. Одних убивают, как Ренли, других разбивают, как Станниса, третьих предают и уничтожают, как Робба Старка. Кланы менее удачливые в составлении сложных коалиций и плетении интриг, как Старки, быстро выбывают из борьбы. Другие, с богатым опытом клановых манипуляций, как Ланнистеры, добиваются успехов.

Апофеозом традиционного патримониального порядка и его крушением является Красная Свадьба. Это последняя решительная попытка Старков создать классическую клановую коалицию для победы над Югом. И в то же время — грандиозное предательство и в каком-то смысле моральное самоубийство патримониальной системы, которая после такой подлости, как резня на свадьбе, не имеет больше нравственного оправдания.

VI