Истина в кино

Это, кстати, проясняет положение русских в современном мире. Мы хотим строительства своего национального государства. Своего ухоженного локального рая в парадигме Модерна. Но в условиях распада этой парадигмы — неизвестно, насколько это нам удастся. И наша реальность уже адаптируется, через возникновение трансграничной, предельно идеалистичной, требующей во многих отношениях религиозной веры идеи Русского Мира. Этот Русский Мир является как бы куколкой потенциального русского имперского преобразования (империя, по Эйзенштадту, напомним, — это не многонационалочка, а государство, сплачивающее всех единой идеей вокруг единого центра).

Мы сегодня, в определённом смысле находимся в положении Джона Сноу, Дейнерис, Тириона Ланнистера, Арьи Старк, Высокого Воробья. Мы разрозненные, хотя постепенно набирающие силу идеалисты в гниющем мире патримониального социума РФ, где полно Ланнистеров, Тиреллов, Клиганов, Фреев, мейстеров Пицелей, Мизинцев и даже есть целый полковник Старк. А тем временем наши врата штурмуют полчища зомби из бывших «соотечественников». РФ — это государство будущего, в его патримониальной парадигме. Русский Мир — зародыш будущей империи нового Осевого времени. Кто-то из них выиграет в этой борьбе. Финал, как и у Мартина, пока открыт, но в этой игре мы участвуем уже сегодня.

Мы все завязли в болоте тошнотворной клановой коалиционной политики, суть которой в том, что сильные договариваются с другими сильными, чтобы ограбить и убить третьих сильных, попутно уничтожив сотни тысяч слабых. Нас душат путы хитрых планов. Нас утомил мир бесчисленных ходячих мизинцев, уверенных в том, что люди существуют для продажи и перепродажи.

Мы жаждем другой политики, в которой простые люди, которым не надо ничего у нас украсть, скажут: «Вот идеал. Иди и убей, и умри за него и за то, чтобы этот идеал восторжествовал». Этот идеал может быть гуманен или жесток, а может быть то и другое одновременно. Он может быть странен, парадоксален, непривычен, или самоочевиден. Почти наверняка он идёт поперек всем интересам. В том числе и нашим собственным интересам, включая наш интерес остаться в живых.

Но только эта идеалистическая политика движет мир вперёд, к пусть невозможному, но столь желанному Долгому Лету. И напротив, политика кланов, коалиций, бесчисленных предательств, совершаемых со словами «никто никому ничего не обещал», — толкает нас лишь в объятия бесконечной Зимы и Ночи.

А ночь темна и полна ужасов.

Драконы феминизма и демократии

«Игра престолов»

Сезон VI.

США, 2016

Культ «Игры престолов» достиг и за границей, и в нашем отечестве отметки массового психоза. Все знакомые делятся на три категории: те, кто уже успел посмотреть новую серию, те, кто ещё не посмотрел и просит не спойлерить, и те, кто с обречённой гордыней белой вороны подчёркивает: «Да, я не смотрел, я существую». В метро снуют барышни с татуировками «Зима близко» на нежных девичьих плечах. А купив бутылку «Боржоми», ты удивлённо рассматриваешь на ней гербового оленя дома Баратеонов и ищешь девиз «Нам ярость».

Показательно, что ведущие культовые сериалы последней пятилетки — «Игра престолов» и «Карточный домик» — похожи друг на друга, как замки-близнецы дома Фреев. И тот, и другой посвящены политике как смеси кровавых интриг, предательств и убийств. Различаются только декорации: столица современной супердержавы в одном случае и фэнтезийно-средневековый вымышленный мир в другом. Если, к примеру, поменять Робин Райт в роли Клэр Андервуд и Лену Хиди в роли Серсеи местами на одну серию или даже целый сезон, то разницы никто не заметит.

Разумеется, такая мода на макиавеллизм (не имеющий, впрочем, никакого отношения к идеям великого флорентийца) вряд ли случайна и имеет не только развлекательное, но и социальное инженерное значение: обывателю, прежде всего западному, внушается представление о политике как об игре престолов, которой увлечены специального типа люди с криминально-психопатическими наклонностями и в которую «народу» лучше не влезать. Народ — это просто жертва, которую стригут, насилуют, при первой же возможности пускают под нож и которая в своей судьбе ничего изменить не может — в лучшем случае её оставляют в покое. В мире Фрэнка Андервуда, впрочем, народу приходится ещё и врать, от чего Тайвин Ланнистер и компания избавлены.

Но характерно, что ни о какой субъектности — гражданской, политической, человеческой — в этих произведениях феодально-капиталистического реализма говорить не приходится. Не только в «Игре престолов», но и в объёмистых пяти книгах Джорджа Мартина народ практически отсутствует — есть бессмысленное, голодное, злое быдло, которое для проявления человеческих чувств надо предварительно напугать или заплатить.

Простолюдины лгут, воруют и бьют со спины, но их даже нельзя за это осудить, так как они сами ждут со стороны вышестоящих того же самого. Более менее человеческие народные типы появляются у Мартина только в «Пире стервятников» в картинах путешествия Бриенны Тарт по разорённым Речным