Мультик о красотке Белль и Чуде-Юде был груб, а порой и вовсе грязен по юмору, имел очевидные даже дошкольнику сюжетные дыры (как конь Феликс мог привести красавицу к замку, где томится её отец, если сбежал гораздо раньше, чем отец оказался у ворот?). Он скучновато нарисован — не только с высоты сегодняшнего дня, но и по сравнению со старшим русским конкурентом — «Аленьким цветочком» великого Льва Атаманова, с его детальной историко-романтической прорисовкой. И только поколение юных дев, любительниц кукол Барби, составило Белль с её желтым платьем явно преувеличенную славу
Фильм Билла Кондома, при полном совпадении основ сюжета, сохранении большинства музыкальных номеров и части диалогов, отличается от оригинала радикально, причём в лучшую сторону Все нестыковки убраны, добавлено множество трогательных щемящих моментов, например, история о смерти матери Белль. Работа художников и аниматоров, мастеров по спецэффектам — выше всяких похвал, особенно в знаменитой сцене, где заколдованные слуги угощают девушку ужином. Место вульгарных грубостей заняли диалоги о поэзии — чувство духовного родства между Красавицей и Чудищем начинается со спора о Шекспире. Белль много читает своему другу — мне очень хотелось узнать, что это за стихи, но, увы, бдительные охранники авторского права опекали в кинотеатре с такой плотностью, что я просто не успел записать строки.
Вместо абстрактного сказочного пространства фильм обрёл конкретную локализацию, а вместе с нею и скрытый смысл. Перед нами Франция XVIII века. Городок, где живёт красавица, — одно из тех малых местечек, весёлые рынки которых пленяют сердце каждого, кто на них купил хоть булочку. Расположен он среди узнаваемых юрских меловых холмов «Центрального массива», считаемого во французской топологии безнадежно унылым захолустьем. Мечта Белль вырваться из этого однообразного мирка приобретает тем самым конкретный смысл. Книги она берёт не в немыслимой в таком месте книжной лавке, а у священника, и книг этих у него очень мало, так что девушке приходится без конца перечитывать «Ромео и Джульетту» — ещё один точный исторический жест: именно на середину XVIII века приходится взлёт популярности британского драматурга, которого открыл своим соотечественникам Вольтер.
Принц-Чудовище, живущий в узнаваемых интерьерах рококо, имеет тоже абсолютно узнаваемого прототипа — это Людовик XV, ветреный и бессердечный король, думавший только об удовольствиях. Его превращение в зверя вместе со слугами, исчезновение его замка, а стало быть, и власти (наверняка ведь он был сеньором тех мест, где жила Бель) — своеобразная метафора духовной и политической смерти «ancien regime».
Создатели фильма явно хорошо изучали и прочувствовали эпоху. Приметы «биологического старого порядка», как называл это великий французский историк Фернан Бродель. Чума, бич той эпохи, не обходит семью красавицы. Главным препятствием на пути становятся волки — ещё один бич эпохи, разрушавший связанность дорог (вспомним «Красную Шапочку»), державший Францию ещё во времена последних Людовиков в состоянии феодальной полураздробленности.
«Красавица и чудовище» оказался настоящим гимном аристократии и её союзу с буржуазным сословием через Просвещение, грамоту и постижение книг. С большой любовью показаны живые вещи — слуги принца, то есть образ придворной аристократии. Ни для кого не секрет, что в годы революции французские графы, бароны, шевалье проявили невероятное благородство, стойкость и преданность, оказались на совершенно не ожидавшейся от казавшихся растленными версальских придворных высоте. И фильм воспроизводит этот образ благородного и преданного престолу аристократа, взятый из таких фильмов, как великолепная «Роялистка» Эрика Ромера, с большой любовью. Подсвечник Люмьер, часы Когсворт, чайник мисс Поддс почти перестают быть комическими персонажами — в сцене их умирания, новой по сравнению с мультверсией, они поднимаются до высокой трагедии.
А главным злом предстаёт, конечно же, Революция — фильм получился насквозь антиякобинский, проникнутый буквально ненавистью к предводительствуемой Гастоном черни, набег которой на замок повторяет то, что творилось по всей стране в 1789–1790 годы. А в самом горе-охотнике проступают окарикатуренные бонапартистские черты. Испытываешь почти восторг от того, что хотя бы в кино революция оказалась подавлена героическим сопротивлением живых вещей, а народ из городка и расколдованная аристократия — слуги двора — оказываются в конце единой нацией. «Красавица и чудовище» получилась просто гимном Реставрации как политической идее. Перед нами настоящее Возвращение Короля и своеобразная антитеза недавно ещё так прогремевшим насквозь революционным «Отверженным».