Маленький Айлан, чьё фото обошло всю мировую прессу действительно утонул. Но его крохотное тельце лежало совсем не в том месте и не в той позе, когда его нашла турецкая береговая охрана. Фотограф отнёс детский трупик в красивое место на берегу фотогенично разложил его и пополнил очередным шедевром историю постановочной фотографии.
Всё-таки прав Том Стоппард, в финале своей пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» высказавший мысль, что по-настоящему убедительной и красивой является только постановочная смерть. В то время как в подлинную смерть никто не верит. Европа не замечала разорванных снарядами детей Донбасса, вместо этого причитая «Je suise Charlie», не замечала она того же Айлана, когда он прятался от артобстрелов в Сирии, гражданская война в которой была развязана Западом.
Сегодня исход беженцев — это злонравия достойные плоды, вкушаемые Европой за её внешнеполитическую безответственность. Но ещё беженцы — это таран, которым взламываются границы Евросоюза и разрушаются даже робкие попытки европейских правых отгородиться от миграционного потока. Понятно, что беженцы из Сирии — это не колбасные мигранты предыдущих лет. Они не собирались никуда бежать, пока демократизаторы не взорвали их дом. Но им на плечи сели уже тысячи и тысячи мигрантов из стран, которым ничего не угрожает — от перенаселённого Пакистана до албанцев разбойнического Косова. Беженцы оказались тараном для новых мигрантских орд, а европейское чувство вины — удобной разменной валютой. И ещё вопрос — сколько среди тех, кто пришёл в ЕС, не беженцев, а агентов «Исламского государства».
В связи с этим трудно предполагать, что в Европе в ближайшее время градус толерантности будет возрастать. Скорее наоборот — по мере того, как жалость уйдёт, а криминальные инциденты, оправдываемые апелляциями к шариату выходки, теракты замаскированных игиловцев будут множиться. И сейчас в ЕС официальной толерантности противостоит достаточно мощная оппозиция, но голос искусства в этом противостоянии пока что не слышен. Большинство деятелей искусства — левые, либералы, борцы за права всевозможных меньшинств, а потому политкорректность для них неприкосновенна. По настоящему свободно высказываются лишь вышедшие в отставку звезды, как Бриджит Бардо, которая даже была осуждена за критику ислама, или Ален Делон, давний сторонник «Национального фронта».
Но искусство не может жить, не нарушая границ. И чем в большей степени политкорректность становится официозом — тем чаще смелость художника проявляется в том, чтобы её нарушать. В европейском кино постепенно обозначается направление, которое можно назвать «неполиткорректностью во имя политкорректности». Представители этого направления жёстко критикуют принесённые мигрантами порядки — нетерпимость, агрессию, отношение к женщине как к рабыне — во имя «европейских ценностей»: открытости, женского равноправия, светской культуры, свободы человеческого поведения. Свобода рассматривается как часть европейской идентичности, а эта идентичность — как условие свободы. Угрожающая Европе исламизация — как скатывание в варварство, нетерпимость и бескультурье.
У истоков этого направления стоял голландский кинорежиссёр Тео Ван Гог, заплативший жизнью за свою десятиминутную короткометражку «Покорность». В 2004 году фанатик подстерёг его на велосипедной прогулке, сделал 10 выстрелов и перерезал горло. Фильм был снят Ван Гогом по сценарию приехавшей из Сомали Айан Хирси Али, которая сейчас известна во всём мире как защитница прав женщин в мусульманских странах и ожесточённый критик ислама.
Фильм Ван Гога сделан довольно примитивно и достаточно провокационно. Женщины с закрытыми по исламскому обычаю лицами обвиняют Аллаха в том, что, вопреки учению ислама и проповеди божественного милосердия, с ними произошли ужасные вещи: одну насиловал дядя, другую бьёт муж, третья вышла замуж насильно, четвёртая любила юношу и за это была жестоко наказана по шариату. Всё это — на фоне истерзанного женского тела, исписанного цитатами из Корана. Сочный литературный язык монологов, чередование мусульманских молитв и сексуальных признаний — всё это не документальное кино, а скорее перформанс.
Фильм Ван Гога, пожалуй, продолжал традицию шокирующей мусульман провокации, начатую когда-то Салманом Рушди и так трагически закончившуюся и гибелью самого Ван Гога, и расстрелом карикатуристов в Париже.
Но самым брутальным продолжением этой линии стали, пожалуй, промо-ролики ИГИЛ, в которых тема брутальной жестокости исламизма эксплуатируется по полной, но уже не для отторжения, а для запугивания и привлечения приверженцев. Те, кто разрабатывал эстетику ИГИЛ, несомненно, изучали и фильм Ван Гога и всю антиисламскую традицию в Европе и США и решили просто поменять минус на плюс, гордиться тем, что раньше считалось ужасным. Отрезанные головы, наказание плетьми, закутанные женщины, продаваемые как секс-рабыни, — всё это будоражит воображение, пугает и соблазняет.