Читаем Истина в кино полностью

Вообще, после того, что мы узнали за последние два десятилетия о заказных революциях в мире — оранжевых, майданных, «арабской весне», — мы уже не можем смотреть и на так называемую «русскую революцию» прежними наивными глазами. Мы слишком хорошо видим, как она сделана и где торчат белые нитки. И «Подлинная история русской революции» эту искусственность переворота отлично показывает.

Возвращение «Максима»

«28 панфиловцев»


Россия, 2016.

Режиссёры: Ким Дружинин, Андрей Шальопа.

Сценарист Андрей Шальопа


Главным героем «28 панфиловцев» является пулемёт. Добротный надёжный «Максим» без щитка. Пулемётчик Данила ласково зовёт его «Зверем». Именно «Максим» выручает тогда, когда кажется, что враги уже победили и надежды остановить немецкий прорыв больше нет.

В этом фильме оружие играет роли, сравнимые с актёрскими. Вот живучая противотанковая пушка, остающаяся целой, несмотря на два артналёта, и гибнущая лишь от прямого танкового залпа, предварительно выведя из строя несколько вражеских танков. Вот бессмертная и родная на все времена трёхлинейка. Вот противотанковое ружье, которое щёлкает, не нанося никакого вреда немецким стальным монстрам, пока, оказавшись в опытных руках, не начинает разить в слабые места — щели, траки и т. д. Вот «ППД» — «пулемёт ближнего боя», не раз выручающий в трудной ситуации. Вот «коктейли Молотова» — бесповоротная смерть для подбитых немецких танков: старую модель надо поджигать, а новая загорается сама…

Фильм захочется пересмотреть несколько раз хотя бы для того, чтобы разглядеть все тщательно выписанные подробности организации пехотной противотанковой обороны: ломаные линии траншей, артиллерийские «секреты», пулемётные гнезда, ложную оборонительную линию. Можно поспорить о том, реалистично ли, что немецкой пехоте так поздно удалось подойти к нашим окопам, и адекватно ли себя ведут немецкие танкисты. Не один форум любителей военной истории забит спорами вокруг этого фильма. А это значит, что перед нами — фантастическая удача.

Признаюсь честно: изначально я относился к лагерю скептиков, считавших, что «народное кино», посвящённое 28 панфиловцам, — пустая затея. Фильм, сделанный на коленке в стилистике «получилось как всегда» по очень спорному агитационному сюжету из «Красной Звезды» вызвал бы лишь очередной вал насмешек: «Всё это пропагандистская халтура, и никому это ваше „деды воевали“ не нужно». Но сегодня я снимаю шляпу перед Андреем Шальопой и всеми создателями фильма: они изящно ушли от всех подводных камней данного сюжета, при этом создав не просто добротное, а по настоящему выдающееся кино, которое оживило и навсегда запечатлело великое предание о 28 героях.

Исторические легенды собирают тот возвышенный исторический опыт, который в реальной истории слишком разбросан и разнесён. В одном месте сделали правильный жест, в другом сказали красивые слова, в третьем — героически умерли, в четвёртом — отважно победили. А для передачи смысла нужно, чтобы все красивые слова и жесты, героические смерти и победы были в одном месте. Поэтому роль легенд в жизни любой нации незаменима.

«28 панфиловцев» — не пересказ истории, изложенной корреспондентом «Красной Звезды» Кривицким (о газетных побасенках и окопных враках герои фильма говорят с иронией), а обобщённо-символический бой, который мог произойти в ноябре 1941 года где угодно на пути к Москве. Перед нами русский вариант легенды о трёхстах спартанцах и семи самураях (то, что герои обсуждают эти истории, несмотря на некоторый анахронизм, совершенно не режет слуха). Небольшая группа отважных мужчин встала на пути врага и стоит намертво. «Насмерть не надо. Надо намертво. Чтобы намертво стоять — надо живыми быть».

Фильм даже подчёркнуто «аисторичен» в том смысле, что там нет слишком навязчивых примет времени. Например, в нём никакого Сталина (что уже вызвало настоящую истерику сталинистов) — ни плакатов, ни речей, ни криков, ни с восторгом, ни с осуждением. Нет и навязчивого красного патриотизма — есть патриотизм русский. Панфиловцы — русские: и говорящие по столичному, и гутарящие на умопомрачительном суржике, и казахи вместе защищают русскую деревеньку. В центре этой деревни — шатровая колокольня с покосившимся крестом (то есть ключ к опознанию русского пейзажа). Образ России как таковой. «Теперь враг знает, как русские любят свою Родину» — это кино стоило снять уже ради одной этой фразы, чтобы потом показывать его школьникам.

Некоторые снобы сетуют, что в сценарии нет никакой любви, лирики, все разговоры героев только о войне, боевой работе и выживании. Но если нужна лирика, то можно в сто первый раз пересмотреть «А зори здесь тихие», а «Панфиловцы» — чисто мужское кино. Слушать сценарий можно, даже отвлёкшись от всего происходящего на экране: герои говорят простым, чуждым обычной литературной искусственности языком о сложных и интересных вещах — таких как искусство маскировки или различие между Родиной и Отечеством. «Родина — это земля, где люди живут. А Отечество — это то, как они живут», — поясняет политрук Клочков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Шок новизны
Шок новизны

Легендарная книга знаменитого искусствоведа и арт-критика Роберта Хьюза «Шок новизны» увидела свет в 1980 году. Каждая из восьми ее глав соответствовала серии одноименного документального фильма, подготовленного Робертом Хьюзом в сотрудничестве с телеканалом Би-би-си и с большим успехом представленного телезрителям в том же 1980 году.В книге Хьюза искусство, начиная с авангардных течений конца XIX века, предстает в тесной взаимосвязи с окружающей действительностью, укоренено в историю. Автор демонстрирует, насколько значимым опыт эпохи оказывается для искусства эпохи модернизма и как для многих ключевых направлений искусства XX века поиск выразительных средств в попытке описать этот опыт оказывается главной созидающей и движущей силой. Изобретательность, с которой Роберт Хьюз умеет транслировать это читателю с помощью умело подобранного примера, хорошо продуманной фразы – сердце успеха этой книги.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роберт Хьюз

Искусствоведение / Прочее / Культура и искусство
Изображение. Курс лекций
Изображение. Курс лекций

Книга Михаила Ямпольского — запись курса лекций, прочитанного в Нью-Йоркском университете, а затем в несколько сокращенном виде повторенного в Москве в «Манеже». Курс предлагает широкий взгляд на проблему изображения в природе и культуре, понимаемого как фундаментальный антропологический феномен. Исследуется роль зрения в эволюции жизни, а затем в становлении человеческой культуры. Рассматривается возникновение изобразительного пространства, дифференциация фона и фигуры, смысл линии (в том числе в лабиринтных изображениях), ставится вопрос о возникновении формы как стабилизирующей значение тотальности. Особое внимание уделено физиологии зрения в связи со становлением изобразительного искусства, дифференциацией жанров западной живописи (пейзажа, натюрморта, портрета).Книга имеет мало аналогов по масштабу охвата материала и предназначена не только студентам и аспирантам, но и всем интересующимся антропологией зрения.

Михаил Бениаминович Ямпольский

Искусствоведение / Проза / Русская классическая проза