Истина в кино

В фильме великая пианистка представлена учительницей детей Хрущёва, чуть ли не его любовницей, «подругой Мейерхольда и Купертинского» (кто такой этот загадочный Купертинский? Скорее всего это изощрённая шутка над францисканскими увлечениями молодой Юдиной — св. Иосиф Купертинский знаменитый францисканский мистик и «левитирующий» святой). Эта гламурная фифа требует себе двадцать тысяч гонорара за концерт, а потом подсовывает в конверт с пластинкой записку с проклятьями, которая и доводит Сталина до инсульта.

Реальная Юдина, убеждённая, истовая православная христианка, дружила с Флоренским, Бахтиным, Карсавиным. Шостакович, в передаче которого мы и знаем историю о пластинке, представляет её в своих довольно злобных по тону рассказах Соломону Волкову как настоящую святую юродивую…

«Юдина, насколько я знаю, всегда собирала переполненные залы. Она заслужила известность исключительно как пианистка. А ещё говорили, что она — святая.

Я никогда не был воинствующим атеистом. Если ты веришь — верь. Но Юдина, очевидно, действительно считала себя святой или пророком в юбке. Она всегда играла так, будто читает проповедь. Ладно, я знаю, что Юдина видела музыку в мистическом свете. Например, считала „Гольдберг-вариации“ Баха серией иллюстраций к Библии.

Юдина смотрела на Мусоргского исключительно как на религиозного композитора. Но Мусоргский, всё-таки, не Бах. Я думаю, это — довольно спорное видение…

Однажды она приехала ко мне и сказала, что живёт в тесной комнатушке, где не может ни работать, ни отдыхать. И я подписал заявление. Я ходил к разным чиновникам, просил множество людей помочь, отнял у них массу времени. С огромным трудом мы получили для Юдиной квартиру. Думаете, всё прекрасно, жизнь продолжается? Но чуть позже она снова приехала ко мне и попросила о помощи в получении квартиры.

— Как? Мы же получили для тебя квартиру! Зачем тебе ещё одна?

— Я отдала квартиру одной бедной старушке.

Ну, как можно так вести себя?

Мне рассказывали о Юдиной такую историю. Она пришла к одним знакомым и попросила одолжить пять рублей. „Я разбила окно в своей комнате и теперь не могу там жить из-за сквозняка и холода“. Конечно, ей дали денег. Дело было зимой. Через какое-то время эти знакомые навестили её, и в её комнате было холодно, как на улице, а разбитое окно — заткнуто тряпкой. „Как так, Мария Вениаминовна? Мы же дали вам денег, чтобы вставить стекло“. Она ответила: „Я отдала их на нужды церкви“. Каково? У церкви могут быть различные нужды, но, в конце концов, попы не сидят на морозе с разбитыми окнами.

У самоотречения должен быть разумный предел. В таком поведении есть привкус юродства. Что, профессор Юдина действительно была юродивой? Нет! Тогда зачем так себя вести?

Разумеется, в жизни Юдиной было много неприятностей, и, конечно, ей можно посочувствовать. Её религиозная позиция подвергалась постоянным, так сказать, артиллерийским и даже кавалерийским атакам. Например, её выставили из Ленинградской консерватории даже раньше меня.

Это случилось так. У Серебрякова, тогдашнего директора, была манера устраивать так называемые „рейды лёгкой бригады“. Он был молодым человеком — ему не было и тридцати — и мог легко обойти всю Консерваторию. Чтобы убедиться, что во вверенном ему учреждении царит порядок.

Директор получал много доносов на Юдину, да, должно быть, и сам писал их. Он понимал, что Юдина — первоклассный пианист, но, очевидно, не желал рисковать своим положением. Одна из атак лёгкой бригады была направлена конкретно против неё.

Конница ворвалась в класс Юдиной и спросила её: „Вы верите в Бога?“ Юдина ответила утвердительно. Проводит ли она религиозную пропаганду среди своих студентов? Она ответила, что Конституция этого не запрещает.

Несколько дней спустя в ленинградской газете появилась запись этой беседы, сделанная „неизвестным“, сопровождаемая карикатурой: Юдина в монашеских одеждах окружена стоящими на коленях студентами. И в заголовке было что-то о проповедниках, пробравшихся в Консерваторию. Конница скакала тяжело, несмотря даже на то, что это была „лёгкая“ бригада. Естественно, Юдину после этого уволили.

Помню, у меня было много проблем в юности: я истощился как композитор, у меня не было денег, и я болел. Вообще, у меня был очень мрачный взгляд на жизнь. И Юдина предложила: „Пойдём к архиерею, он поможет. Наверняка поможет. Он всем помогает“. И я подумал: „Пусть отведёт, вдруг да и поможет“.

Мы пришли. Передо мной сидел откормленный, видный мужчина, а группа женщин перед ним разыгрывала спектакль, бросаясь к его руке, чтобы поцеловать. Около руки было мало места, а каждая дама хотела быть первой. Я посмотрел, увидел, что Юдина — в экстазе, и подумал: „Нет, я ни за что не буду целовать его руку“. И не стал.

Архиерей бросил на меня весьма сочувственный взгляд, но мне было плевать на его сочувствие. Он мне ничуть не помог.