Чтоб не поверили в рассказВы сей, скажу я Вам,Что я его придумал сам,В нём правды ни на грош.Жену оставил дома Джонс, едва успев жениться,В горах Хуррумских ждёт его афганская граница.Там гелиограф на скале; до своего уходаОн научил жену читать загадочные коды.В любви он мудрость приобрёл, она была прекрасна,Амур и Феб им дали вновь общаться не напрасно.В горах Хуррумских он мораль читает ей с рассвета, —И на закате к ней летят полезные советы.«Держись подальше от юнцов в своих мундирах алых,Беги отеческих забот от стариков бывалых;Но есть Лотарио[297] седой, (о нём моя баллада),Их генерал, распутный Бэнгс, страшись его как ада».Однажды Бэнгс и штаб его скакали по дороге,Вдруг гелиограф засверкал активно на отроге,Бунт на границе, мысль у них, или постов сожженье —Остановились все прочесть такое сообщенье.«Тире, две точки, два тире». Божится Бэнгс: «Химера!»«Не обращались никогда «милашка» к офицеру!»«Малышка! Уточка моя!» Чёрт подери! «Красотка!»О дух Уолсли![298] это кто сигналит с той высотки?»Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,Они записывали текст, скрывая смех искристый;Уроки мужа все прочли, и не без интереса:«Ты только с Бенгсом не танцуй – распутнейший повеса».(Советы вспышками давать была его задача;Любовь, как видимо, слепа, но люди в мире – зрячи).Он, осуждая, посылал своей жене сигналы:Детали всех пикантных сцен из жизни генерала.Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,Как никогда побагровел у Бэнгса зоб мясистый,Сказал он с чувством, наконец: «То частная беседа.Вперёд! Галопом! По три – в ряд! Не обгонять соседа!»И к чести Бэнгса, никогда, ни словом, ни приказом,Джонс не узнал, что тот следил за гелиорассказом.Но от Мултана до Михни Границе всей известно,Что наш достойный генерал «распутнейший повеса».
Коль Ты с восторгом что-нибудьИз дел моих постиг,Позволь спокойно мне уснутьВ той тьме, что Ты воздвиг.И вот он, краткий, краткий миг —Хладеет разум мой.Так не суди же, кроме книг,Оставленных здесь мной.
О сердце, лучше вещи есть,Чем нега дев и пыл юнца.Есть вера, что не подведёт,И безмятежность храбреца.И долг, исполненный во всём,И сердце, что томит нужда,И леди твёрдая душой:Ей низость и корысть чужда.Все наши грёзы, о, жена, —Теперь обычны и пусты;Жизнь грусти сладостной полна,Что юности златой мечты!