Истинно русские люди. История русского национализма

Языковой критерий без противоречий входил в логику социалистических течений последней трети XIX в. – так, Драгоманов отстаивал права на культурную автономию, образование на национальном языке и т. д. на том основании, что на нем говорит простой народ – и, следовательно, использовать его язык необходимо и потому, что это дает возможность обратиться к нему, донести до него свою политическую и социальную программу, и потому, что облегчает народу получение образования. С этой точки зрения Драгоманов последовательно отвергал наименование себя националистом, поскольку настаивал, что язык в данном случае – не говоря уже о народной культуре и т. п. – не самоцель, а инструмент, национальная принадлежность – не врожденное качество, а культурное, а сама нация является историческим феноменом. Свои цели он определял как универсальные, космополитичные – но именно для того, чтобы иметь возможность реализовать их в определенном месте и в определенное время, они должны быть выражены на языке и в формах этого места и времени: собственно, именно у Драгоманова впервые появляется затем благодаря И. В. Сталину ставшая канонической формулировка – национального по форме и социалистического по содержанию. Чтобы социалистическая программа могла прийти к украинскому крестьянину, она должна быть выражена на понятном ему языке – национальные и социальные требования в условиях Восточной Европы оказывались тесно переплетены в силу отмеченных выше особенностей социальной структуры. Эта двойственность проявлялась и в аргументации Драгоманова – обращаясь теперь уже к украинофилам, он убеждал их в необходимости социальной программы, социального действия, поскольку чисто национальные требования (т. н. «культурничество») не способны получить сколько-нибудь значительной поддержки и, следовательно, шансов обрести политическую силу – чтобы достигнуть первых, украинским националистам надлежит обратиться ко вторым, равно как и социалистам, желающим действовать на Украине, надлежит поступить ровно наоборот: продуктивное, политически ощутимое движение оказывается возможным как национальное и социалистическое одновременно.

История событий 1917–1921 гг. еще лучше, чем опыт Галиции предшествующих десятилетий, продемонстрировали принципиальную правоту Драгоманова – до тех пор, пока украинская нация оставалась нацией, не обладающей полной социальной структурой, национальное движение не имело шансов стать значительной политической силой, не опираясь на крестьянство – поскольку для других социальных слоев, за исключением интеллигенции, его лозунги не имели привлекательной силы.

Отметим, что впервые – правда, на тот момент не вызвав сиюминутно глубокой рефлексии, – эта ситуация проявилась в полемике украинофильского журнала «Основа» в 1861 г. с еврейской одесской газетой «Слово»: последняя, выступая за ассимиляцию, понимала под этим ассимиляцию в состав общерусской культуры, тогда как «Основа», в лице в первую очередь Костомарова, мысля в логике связки национального и территориального, соответственно, считала возможным требовать от одесских евреев ассимиляции в состав украинской культуры.

Если это объясняет, почему украинофильство и украинство в целом было непривлекательно, например, для евреев – оно не давало им выхода в большое социальнокультурное пространство, а, напротив, замыкало в еще более узкую, с очень ограниченным социальным репертуаром, ситуацию, то, с другой стороны, это же объясняет привлекательность украинского национализма для выходцев из других этнических групп. Напомним о том, что целый ряд лидеров украинофильства и последующего украинства по происхождению принадлежали к другим сообществам (что типично для большинства восточноевропейских национальных движений). Так, Н. И. Костомаров, к концу 1850-х гг., по словам А. Н. Пыпина (1833–1904) сделавшись «натурализованным в малороссы», еще в период Кирилло-Мефодиевского общества определял себя как великоросса, «обращение» в украинство Ф. Рыльского и В. Антоновича сделалось предметом горячей публичной полемики на страницах «Основы» в 1861–1862 гг., где Антоновичу пришлось в «Моей исповеди» отвечать на упреки известного польского публициста Падалицы в «ренегатстве»; Драгоманову стоило большого труда и целенаправленных усилий приучить себя говорить и писать по-украински, причем и у позднейших публицистов (несмотря на то, что он внес один из крупнейших вкладов в формирование политической и научной украинской прозы) находились поводы упрекнуть его в «русицизмах»; Грушевский уже в 17 лет начинает изучать язык, первоначально по книгам, живя в Тифлисе, где его отец преподает в гимназии, – и определяет себя как украинца; история семейства Шульгиных, представители двух ветвей которой сделались один известнейшим русским националистом (Василий Витальевич, 1878–1976), а другой, приходившийся первому племянником, соответственно, украинским (Александр Яковлевич, 1889–1960) – отнюдь не исключительна.