Я не питала иллюзий, что все пройдет легко. Я понимала: для того чтобы правильно представить себя и свои идеи множеству людей, которые понятия не имели, кто я такая, придется потрудиться.
У некоторых кандидатов-новичков необходимость взаимодействия с незнакомыми людьми вызывает неловкость, и это можно понять. Нелегко завязать разговор с прохожим на улице, или заговорить на автобусной остановке с людьми, которые едут домой после работы, или зайти в первый попавшийся магазинчик и попытаться вступить в беседу с владельцем. Я получила свою долю вежливых – а иногда и не очень вежливых – отказов, как телемаркетолог, звонящий во время обеда. Но чаще всего я встречала людей, которые были приветливы, открыты и охотно говорили о проблемах, влияющих на их повседневную жизнь, о надеждах на улучшение жизни в своей семье и в своем сообществе – будь то борьба с домашним насилием или предоставление лучших возможностей детям из группы риска. Прошло много лет, а я все еще сталкиваюсь с людьми, которые помнят наше общение на тех автобусных остановках.
Это может показаться странным, но больше всего это взаимодействие напоминало отбор присяжных. Работая прокурором, в зале суда я часто беседовала с людьми из всех слоев общества, которых вызывали в качестве присяжных. Моя работа состояла в том, чтобы задавать им вопросы в течение нескольких минут и, исходя из ответов, пытаться определить их приоритеты. Агитация во время кампании была похожа на этот процесс, разве что не было адвоката противной стороны, пытавшегося прервать меня. Мне нравилось, что у меня получается увлекать людей. Иногда из продуктового магазина выходила мамочка с малышом на сиденье тележки, и добрых двадцать минут мы разговаривали о ее жизни, проблемах и костюме ее дочери на Хэллоуин. Прежде чем расстаться, я смотрела собеседнице в глаза и произносила: «Надеюсь, что могу рассчитывать на вашу поддержку». Удивительно, как часто люди признавались мне, что никто и никогда не задавал им таких прямых вопросов.
Тем не менее процесс агитации давался мне не так уж легко. Я всегда с готовностью рассказывала о той работе, которую мы собираемся проделать. Но избиратели хотели слышать не только о политике. Они хотели знать обо мне лично – кто я, какой была моя жизнь, какие переживания сформировали меня. Они хотели понять, что я представляю собой на самом глубинном уровне. Но меня с детства учили не говорить о себе. Меня воспитывали с убеждением, что в разговорах о себе есть нечто нарциссическое, это тщеславие. И хотя я понимала, почему у собеседников возникают вопросы, прошло некоторое время, прежде чем я к ним привыкла.
В той моей первой предвыборной кампании участвовало множество кандидатов, и второй тур был неизбежен. Однако наши опросы (техника проведения которых со временем заметно совершенствовалась) показали, что если нам удастся выйти во второй тур, то через пять недель мы сможем победить.
День выборов я провела на улицах, пожимая руки, с утра и до вечера, до закрытия избирательных участков. Крисет, одна из моих самых близких подруг, подключилась, чтобы помочь мне в самый последний момент. Это было похоже на заключительный спринтерский рывок на четверть мили в конце марафона – по-своему захватывающе. Мы с семьей, друзьями, старшими сотрудниками предвыборной кампании уже отправились ужинать, когда начали поступать результаты. Руководитель кампании, Джим Стернс, сидел в избирательном бюро, наблюдая за подсчетом голосов и сообщая нам цифры по телефону. Во время ужина мой дорогой друг Марк Лено, который в то время был членом Ассамблеи штата Калифорния, следил за итогами вместе с Майей, моим консультантом Джимом Ривалдо и моим другом Мэтью Ротшильдом. Каждый раз, когда отчитывался очередной участок, наскоро перехватив пасты, они обновляли подсчеты на бумажной скатерти.
Современные кампании оперируют объемными данными, аналитикой и сложными моделями явки избирателей. Но мой опыт показывает, что участие друга, ручка и тарелка спагетти помогают добиться результата не хуже.
Мы уже собирались уходить, когда Майя схватила меня за руку. Пришло очередное обновление.
«О боже, ты сделала это! – воскликнула она. – Ты прошла во второй тур!» Я пересчитала все сама, чтобы убедиться, что она не ошибается. Помню, как мы с Майей смотрели друг на друга и хором повторяли: «Ты можешь в это поверить – нам правда удалось!»
Второй тур состоялся через пять недель. Шел дождь, и весь день, промокнув насквозь, я пожимала руки избирателям на автобусных остановках. Вечером, как я и надеялась, мы одержали решающую победу.