Истоки человеческого общения

Первым результатом, как отмечено в главе 2, было то, что из актов, явно имеющих коммуникативную функцию (за исключением ответов на вопросы), 98 % были просьбами по получению объектов или совершению действий; оставшиеся 2 % были классифицированы как «называние», которое преимущественно появлялось в рамках игры по называнию/узнаванию объектов в книге с картинками. В подгруппе высказываний, обозначенных как «спонтанные», поскольку они инициировали взаимодействие, 100 % актов были просьбами. Поскольку почти все высказывания являлись просьбами, слова, обозначающие действие (action words), в двух- и трехчастных высказываниях почти все касались очень конкретных физических действий, которые нравились животным — таких, как есть, пить, играть в игры, подобные салкам, — а объекты почти всегда представляли из себя нечто, что люди контролировали, а обезьяны жаждали. Жест, обозначающий эти желаемые действия/объекты, как правило, стоял первым в последовательности, а за ним следовал некий произвольный жест («wild card»), или жест-просьба, или жест, указывающий на того человека, который должен выполнить просьбу. Таким образом, мы можем получить, к примеру, следующее: FLOWER there (point) ‘ЦВЕТОК там (указательный жест)’, TOOTHBRUSH gimme (beg gesture) ‘ЗУБНАЯ_ЩЕТKA дай мне (жест-просьба)’, BALL GOOD ‘МЯЧ ХОРОШО’, GUM HURRY ‘ЖВАЧКА БЫСТРО’, и так далее — все в виде просьб. Ривас (Rivas 2005: 413) делает вывод о том, что такое упорядочение лучше всего интерпретировать как «выражение мотивации присвоения» («the expression of an acquisitive motivation»): «И жесты, обозначающие объекты, и жесты, выражающие действия, ставятся в последовательностях первыми, поскольку являются наиболее важными или заметными жестами в рамках высказывания, обычно содержащего просьбу, т. к. определяют, что именно запрашивается. Маркеры просьбы THAT/THERE/YOU/GOOD/HURRY (‘ТО/ТАМ/ТЫ/ХОРОШО/ БЫСТРО’) ставятся последними, поскольку они менее важны (не определяют, каков объект просьбы) и существуют для того, чтобы выделить акценты или побудить человека к действию».

Второй из основных результатов заключался в следующем. У высказываний не было настоящей грамматической структуры, и они были в основном очень короткими: 67 процентов — одноэлементными, 20 процентов — двухэлементными, 13 — состоящими более чем из двух элементов. Поскольку в рамках исследованного периода времени анализировались все высказывания, стало очевидно, что среди них было много «несвязанных» сочетаний «unrelated combinations»), которые были бессмысленны — например, DRINK GUM ‘ПИТЬ ЖВАЧКА’ или CLOTHES EAT ‘ОДЕЖДА ЕСТЬ’ При этом были и другие последовательности, которые, по всей видимости, реализовывали семантические отношения, характерные для просьб маленьких детей, например, «действие + объект» (EAT CHEESE ‘ЕСТЬ СЫР’), «действие + место» (TICKLE there (point) ‘ЩЕКОТАТЬ там (указательный жест)’), и так далее. Возможно, в этих последовательностях шимпанзе просто обозначали две разных составляющих единой ситуации просьбы, эксплицитно не связывая их друг с другом. Но было бы разумно предположить, как в случае с маленькими детьми, что обезьяны указывают на несколько аспектов ситуации и, тем самым, способны к передаче более богатых значений, нежели те, которые могли бы быть переданы с помощью отдельного жеста. Таким образом, нам следует исходить из наличия у человекообразных хотя бы минимальных способностей к грамматическому структурированию, которые являются первыми проблесками на пути к человеческому синтаксису. Тем не менее, нигде в рамках обсуждаемых данных не было найдено высказываний, в которых порядок жестов или любое другое синтаксическое средство реально маркировали бы какое бы то ни было систематическое различие в значении или какую-либо конкретную синтаксическую роль в высказывании в целом. Это являлось бы критерием, который большинство лингвистов сочли бы достаточным для полноценной грамматической структуры. Если EAT CHEESE ‘ЕСТЬ СЫР’ ничем не отличается от CHEESE EAT ‘СЫР ЕСТЬ’, то порядок слов не используется как существенное синтаксическое средство^[20].