Со времени кризиса в Агадире в 1911 г. наблюдалось оживление патриотических настроений, направленных против Германии, всплыла в памяти потеря Эльзаса и Лотарингии. Многих французов заботило поведение соседей за Рейном, и они стали более чувствительны, чем несколько лет назад, к потере своих провинций. Германское представительство в Париже постоянно сталкивалось с тем, что, когда в Парижском театре шли представления на патриотическую тему, высказывания против германцев встречались бурными аплодисментами[170]
. Возбуждение французской общественности по поводу вынужденной высадки германских стрелков близ Лунэвилля в апреле 1913 г. вылилось в нападения на германских бизнесменов в Нанси. В то же время шумная оппозиция введению закона о трехгодичной службе и многократные утверждения левых о том, что они будут бороться против угрозы милитаризма, создавали другое общественное течение во Франции. Любое правительство Франции, если оно хотело удержаться, должно было основывать свою внешнюю политику на равновесии этих двух противоположных течений.Возрождение национального патриотизма нашло отражение в избрании Раймонда Пуанкаре президентом республики в январе 1913 г. Хотя Пуанкаре переместился с должности премьер-министра, которую он занимал в последний год, в результате обычных политических интриг и парламентских маневров, для французского общества его избрание означало жесткую линию по отношению к Германии и утверждение положения Франции в Европе. Пуанкаре был выходцем из Лотарингии. Этот факт многое объяснял в его внешней политике до, во время и после войны. Он всегда испытывал презрение к министерству иностранных дел и к некоторым послам и намеревался воздействовать на внешнюю политику лично, реорганизовать министерство иностранных дел. Как премьер-министр, он намеревался усилить армию и укрепить франко-российский союз. Поддерживая немедленные военные действия России в случае войны с Германией, в то же время он хотел избежать участия Франции в войне на Балканах. В случае войны для французского общества главным был вопрос, представляет ли она угрозу для Франции. По этой причине французское правительство становилось для русских ненадежным союзником в кризисе на Балканах, или во время прибытия германской военной миссии в Константинополь. Точно так же и русские казались французам ненадежными союзниками во время кризиса в Агадире. Пуанкаре был уверен, что Россия является главным союзником для Франции, и если Германия начнет войну, то Франция при поддержке России вернет потерянные провинции. Ему было необходимо поэтому вновь убедить русских в том, что хотя Франция и не испытывала восторга от претензий России на Балканах, она тем не менее серьезно относилась к своим обязательствам союзника. По этой причине был предоставлен новый заем России в 1913 г. для строительства стратегической железной дороги. Этим можно объяснить готовность французского правительства увеличить срок службы в армии. И это, возможно, объясняет желание Пуанкаре после годичного пребывания в должности премьер-министра, стать президентом республики, отказавшись от реальной политической власти ради чисто формальных обязанностей. Он был убежден, что сможет добиться национального единства и был готов использовать свои президентские права для того, чтобы достичь этой цели. Внутренняя политика должна была быть подчинена внешней политике.
В марте 1913 г. правительство объявило, что оно представит на рассмотрение палаты закон об увеличении военной службы до 3 лет. Много было сделано для широкого распространения страха в обществе перед массовым вторжением, а военное руководство было обеспокоено еще больше. Оно боялось, что германцы большим количеством войск, быстро проведя мобилизацию, смогут внезапно атаковать французскую армию до того, как та будет организована и готова к всеобщей обороне, предусмотренной Планом XVII. Так что для Франции было важно иметь более подготовленных солдат, служивших накануне войны. Принятие закона придавало уверенности русским в лояльности французов, их намерениях и боевой готовности.
Острейшие дебаты отражали разделение общественного мнения Франции так же, как и во время дела Дрейфуса. В июле 1914 г. германский посол в Париже сообщал: