Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

Изучение этой истории подвело бы нас к пониманию того, почему Ленин в 1917 г. ставил вопрос о завершенности буржуазной революции и переходе к социалистической не так, как он ставил его в 1905 – 1907 гг. Тогда у Ленина была мысль, что завершить буржуазную революцию – значит выполнить ее задачи. Но конкретный ход революции 1917 г., образование такого невиданного в истории явления, как двоевластие, заставило Ленина внести новые моменты в постановку вопроса о признаках завершенности буржуазной революции. Буржуазно-демократическая революция была завершена, так как был решен вопрос о власти, в своеобразной необычной форме осуществился лозунг революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства.

Но далеко не все в партии поняли эти изменившиеся условия. Некоторые «старые большевики», как их называл Ленин, говорили: зачем вы торопитесь? Ведь мы еще буржуазную революцию до конца не довели, – зачем же нам двигаться дальше? Ленину и партии пришлось преодолевать это закостеневшее понимание теории революции.

Возьмите другой опыт, который также, по-моему, должен привлечь внимание, – опыт 1945 и последующих годов в странах Центральной и Восточной Европы. Попробуйте нащупать момент перехода от антифашистской, антиимпериалистической революции к революции социалистической. В одних случаях этот переход как бы лежит на поверхности, – допустим, в февральские дни 1948 г. в Чехословакии, а в других случаях мы с трудом можем определить эту грань, например в Болгарии.

Поэтому мне представляется, что мы должны разрабатывать дефиниции и пользоваться этими инструментами. Но не нужно абсолютизировать эти категории, потому что при этом мы часто теряем самую суть процесса.

Тут много говорилось о применении насилия в революциях. Если говорить о соотношении этих понятий – мирной и немирной революции во всемирно-историческом масштабе, то революция может быть и мирной. Насилие не является обязательным атрибутом революции, но только в том случае, если она опирается на достаточно могучую силу, которая исключает возможность сопротивления, которая дает возможность провести революционные мероприятия без применения насилия. Возьмем для примера мирный этап революции 1917 г. – один из немногих, который дал нам исторический опыт. На чем была основана возможность мирного развития революции от февраля до начала июля? На том, что оружие было в руках народа (буржуазия не имела своей вооруженной силы, не успела ее создать). А Советы опирались на эту вооруженную силу.

Если же рассматривать эту проблему с точки зрения длительного процесса революционного преобразования общества, здесь имеются две возможности. Во-первых, на основе революционного захвата власти постепенно реформировать общество. И другая возможность – прямого штурма старого общества, его экономики, быстрого, революционного преобразования этой экономики. Такая попытка в свое время была сделана в эпоху гражданской войны, но этот опыт, как известно, был ограничен определенными историческими рамками, и на новом этапе партия перешла к другим методам, первоначально разработанным Лениным еще весной 1918 г. Других же методов построения нового, социалистического общества человечество еще не выработало.

М.Я. Гефтер

Имеет ли смысл попытка (докладчика и аудитории) рассмотреть разом если не все, то по крайней мере наиболее сложные и спорные проблемы изучения социальных революций? На такой вопрос можно ответить только конкретно: сейчас, в данное время, имеет. Устами В.Ф. Шелике говорил в первую очередь педагог, но выдвинутое ею требование, чтобы понятия, которыми мы оперируем, органически включали в себя многообразие форм и исторических типов революции, чтобы они соответствовали действительности, а не подгоняли ее под шаблон, это требование безусловно справедливое. Я бы сказал, что трудности, испытываемые историком, и трудности современного революционного процесса совпадают именно в этом пункте: в поисках единства в многообразии.

Когда мы пытаемся дать наиболее общее определение социальной революции, то, собственно, отвечаем не на один, а на два вопроса: для чего она нужна (какую основную задачу, при всех исторических различиях, революция решает) и почему она нужна (иными словами, почему эту задачу нельзя решить другим способом). Вопросы эти взаимосвязаны, но все-таки они разные, и второму из них следует, мне кажется, уделить больше внимания. Тогда, между прочим, прояснится и расхождение, которое имеет сейчас место в понимании генезиса социальной революции.