Историческая социодинамика: циклический взгляд на историю

Предрекая гибель Европе, Леонтьев напряженно искал альтернативные возможности исторического развития России. По его мнению, в будущем России предстоит разрешить трудную дилемму: или подчиниться Европе в эгалитарном прогрессе, или «устоять в своей отдельности» и тем самым сохранить свой самобытный исторический путь. Чтобы обеспечить России неевропейскую историческую альтернативу, Леонтьев предложил оригинальный вариант, предполагавший широкое внедрение в жизнь российского государства и общества византийских начал. Убежденный в неотвратимой гибели Запада, Леонтьев искал спасения для пореформенной России не в прогрессивных преобразованиях, а на пути её консервации. С этой целью он предлагает «подморозить Россию, чтобы она не жила», так как это единственное средство предупредить её «вторичное смесительное упрощение». В частности, он считает, что для России основание одного сносного монастыря полезней учреждения двух университетов и целой сотни реальных училищ. Как пишет Бердяев, «эстетическая ненависть к демократии и мещанскому благополучию, к гедонистической культуре и мистическое влечение к мрачному монашеству довели Леонтьева до романтической влюбленности в прошлые исторические эпохи, до мистического реакционерства. Он не выносил умеренности и середины и дошел до самого крайнего изуверства, сделался проповедником насилия, гнета, кнута и виселицы» [1, т. 2, с. 248].

Согласно точке зрения Леонтьева, Россия ещё не достигла состояния культурного расцвета, и это открывает для нее различные исторические возможности. Влияние общеевропейского декаданса и его уравнительных идей может оказаться для неё гибельным ещё до того, как она обретет свою собственную самобытную духовную силу. Тем не менее в исторической отсталости России Леонтьев видел шанс законсервировать существовавший в то время социально-политический строй: самодержавие, православие, сельскую общину. По его мысли, это позволит России избежать трагической участи эгалитарного прогресса, ведущего Европу к хаосу анархии и социализма. Преимущество России перед Европой он находит не в славизме, а в возвращении к византизму. По его мнению, славизм не может быть основой духовного возрождения русского государства и культуры, так как он «есть ещё сфинкс, загадка» [5, с. 170]. Он решительно отвергает панславизм в либеральном варианте, рассматривая его как путь к исторической гибели России. Только византизм способен вдохновить русское общество к цветущей сложности [5, с. 94]. Рассматривая место и роль России в мировом историческом процессе, Леонтьев подчеркивает её изначальную связь с византизмом. Традиции византизма, сформированные византийским государством и греческой православной церковью, являются историческим образцом, которому Россия и другие славянские страны должны неукоснительно следовать, чтобы предотвратить процесс смешения и разложения. «Византийские идеи и чувства, – пишет он, – сплотили в одно тело полудикую Русь. Византизм дал нам силу перенести татарский погром и долгое данничество» [5, с. 104]. Византизм, по его мнению, может дать русскому народу новые образцы и примеры разнообразной содержательной жизни, которых не хватает в эпоху нарастающей серости, однообразия и монотонности. Это особенно важно на фоне унылой культурной унификации, торжествующей в мире благодаря материалистическим устремлениям европейской цивилизации. Однако византизм прежде всего актуален для него с точки зрения противоборства роковому процессу упрощения культурной жизни и умирания красоты. Он глубоко верит в то, что и в будущем византизм поможет нам «выдержать натиск целой интернациональной Европы, если бы она… осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости» [5, с. 104].

Пошлая и бесцветная Европа раздражает Леонтьева, но она демонстрирует небывалую военно-промышленную силу, которую невозможно игнорировать, о чем красноречиво свидетельствует её колониальная экспансия практически во всех частях света. Согласно его мнению, Европа разлагается, но её разложение, как это ни странно, производит на неевропейские страны очень сильное и удивительное впечатление. Несмотря на свою культурную самобытность, неевропеские страны вынуждены становиться на путь модернизации. Исторический опыт свидетельствует о том, что попытки остановить движение истории очень скоро превращаются в бесплодную суету, обрекающую реакционные государства на историческое отставание. Это драматическая дилемма мучает Леонтьева беспрестанно, и поиски новой мысли, новой возможности, новой идеи всегда связаны у него с этой дилеммой, это альфа и омега его интеллектуальной жизни, но ему так и не удастся найти её удовлетворительного решения.