Историческая традиция Франции

Поэтому, когда Бернье в постмодернистском и постколониалистском дискурсе провозглашают «провозвестником европейского чувства превосходства над Востоком», как типичного «признака модерности», упускают из виду, что он с позиций «универсального разума» не менее красноречиво разоблачал европейские «предрассудки». Этот либертин-эрудит ярко живописал, говоря его словами, «детскую доверчивость» французского «простонародья», которое, принимая приближающееся солнечное затмение за апокалипсис, искало спасение кто в винном угаре, кто в подвалах и наглухо закрытых помещениях, кто «толпой устремляясь в церковь»[810].

А Тевено в качестве фактического руководителя Королевской библиотеки и пользуясь поддержкой парижского ученого сообщества сыграл выдающуюся роль в другом востоковедном проекте. Именно французский эрудит-меценат начал знакомить европейцев с оригинальными текстами древнекитайского мыслителя, первым в Европе издав сочинение Конфуция Чжун Юн в переводе миссионера Просперо Инторчетты (1672) в качестве четвертого тома своей серии «Сообщений о различных любопытных путешествиях». Новое издание Конфуция[811] тоже вышло по королевской лицензии, полученной Тевено на издание сообщений о путешествиях.

Таким образом, французские либертины-эрудиты, деятельность которых во второй половине ХVII в. порой именуют «Предпросвещением», сделали немало для становления межкультурных контактов Европы и Востока, а сами эти контакты, знакомство с культурным многообразием мира, с нехристианской духовной традицией сделались, как увидим дальше, одним из факторов того, что получило название «кризиса европейского сознания».

Кризис европейского сознания

Для Поля Азара эволюция положения либертинов в обществе от людей, преследуемых духовной властью, до признаваемых идейных авторитетов – своего рода сколок с драматических изменений, произошедших в Европе и в первую очередь во Франции на рубеже ХVII – ХVIII вв., конкретно в 1680–1715 гг. Литературовед по специальности и историк идей по призванию, член Французской академии, Азар создал свое трехтомное сочинение «Кризис европейского сознания» еще перед войной, между тем введенное им тогда понятие «кризиса сознания» как переходного этапа между «эпохой классицизма» и Просвещением (с указанием конкретных дат) удержалось и в новейшей историографии. Суть кризиса Азар определил как сдвиг от католической ортодоксии к Просвещению: «…Большинство французов думало как Боссюэ и вдруг стало думать как Вольтер»[812].

В сущности, «либертины», точнее, как установил самый выдающийся из них, Пьер Бейль, «либертины мысли» (чтобы не смешивать с «либертинами чувств», которые стали процветать в ХVIII в. вместе с маркизом де Садом), или, по-другому – «вольнодумцы», и были теми самыми «философами», ставшими впоследствие главными героями Просвещения. В начале, замечает Азар, «философ» означал «педанта», узкого специалиста. И в то же время это «мудрец», затем ученый, объясняющий всякие премудрости. Но главное – это «либертин духа»: «он судит обо всем совершенно свободно». Он хочет реформировать устои общественной жизни. Он – проповедник с «горячим сердцем»[813].

Либертины с их неприятием любой (а не только религиозной) догматики, с их скепсисом и бесконечным правдоискательством лучше всего, по Азару, выражали присущее Европе и отличающее ее от других цивилизаций состояние беспокойства и духовного брожения, которое толкало европейцев к неудержимой экспансии в пространстве и времени. В результате этой экспансии за ХVI – ХVII вв. было накоплено огромное количество познавательного материала, который не укладывался в рамках господствовавших доктрин. Не случайно ортодоксы религиозного вероучения твердили, что путешествия расширяют число либертинов и укрепляют их в отступничестве.

Сопоставление европейских обычаев и установлений с нравами и верованиями неевропейских народов развивало критический дух. Даже простое чтение рассказов путешественников «выводило мысль из состояния покоя и приводило ее в движение». Особое значение имело знакомство со странами Азии. Хотя Восток, писал Азар, утратил многое из своего классического величия, «он удержал достаточно изначальной мощи, чтобы дать почувствовать значение нехристианской массы человечества, сохранившей особую мораль, свое понимание истины, представление о счастье»[814].

Тому же опосредствованно способствовало изучение иных, в первую очередь восточных, языков. Первый словарь востоковедов Gallia orientalis, опубликованный в 1665 г., содержал имена 152 французов, «знающих еврейский или другие восточные языки».

Показательно выделение древнееврейского: европейский ориентализм как наука начинался с филологического изучения Библии. Первым достижением явилось издание в 1645 г. в Париже полиглотной Библии[815].