Историческая традиция Франции

Хотя и не столь радикально, как предполагал Фюстель де Куланж, происходило сближение исторического образования с патриотическим воспитанием. Снискавший за свою просветительскую деятельность звание «национального педагога (instituteur national)», Эрнест Лависс заранее отверг возможные упреки: «Скажут, что опасно придавать цель интеллектуальному труду, поскольку ему надлежит неизменно быть превыше всяких интересов. Но в стране, где науку почитают, ее используют для национального воспитания». Так, когда для возрождения Германии потребовалось знание исторических источников, там (с 1826 г.) начали издавать многотомное собрание «Monumenta Germaniae Historica», которому был предпослан девиз «Sanctus amor patriae dat animum».

Следовательно, заключал Лависс, «законным будет… опросить (interroger) всех известных или неизвестных свидетелей нашего прошлого, обсудить и лучше понять их сведения, чтобы дети Франции могли обрести эту pietas erga patriam, которую предполагает знание истории отечества»[383].

«Отцы Республики, – подчеркивает Ситрон, – были ультра-патриотами, глубоко уязвленными поражением 1871 г. …Они вынашивали гордый, мессианский образ Франции». Его заключал в себе «малый Лависс», написанный реформатором образования школьный учебник, обеспечивавший стандарты исторического знания с 1880-х до 1960-х годов. Юный француз наизусть заучивал положения учебника: «Ты должен любить Францию, потому что природа сделала ее прекрасной, а история – великой»[384].

Основатели Третьей республики, пишет заслуженный профессор Университета Париж-VII Клод Лиозу, хорошо поняли общественное значение исторического образования. Поставив в центр обучения «триптих история – география – гражданское воспитание», они формировали «культ нации»[385].

Стремясь легитимировать режим Третьей республики и воспитать новые поколения в патриотических и демократических идеалах, реформаторы исторического образования выстраивали особую, национальную историю, дистанцированную в отношении монархии, но в полной мере сохранявшую идею французского величия. Возник, по оценке Робера Мандру, ««республиканский» образ монархического апогея»[386]. Классический пример – многотомная «История Франции», созданная коллективом ученых во главе с Лависсом. Переосмысление преемственности многовековой истории страны здесь во главе угла: история Старого порядка подводит к неизбежности Революции, Революция отождествляется с Республикой.

Лависс и его коллеги поcтарались, чтобы на нацию не пала тень ее феодально-монархического прошлого, которое стало неприемлемым для республиканской Франции. За крушение Старого порядка вина в «Истории Франции» возлагалась на последних Бурбонов и непосредственно на Людовика ХVI с его слабохарактерностью и неспособностью управлять страной. Преобразования были неизбежны, но «за беспорядок в королевстве и нереализованность монархического правления ответствен всецело он», – формулировал Лависс свое обвинительное заключение[387].

Незадачливому Людовику ХVI противопоставлялся Король-Солнце, а последнему, в свою очередь, – Кольбер, в котором Лависс видел одного из блестящей плеяды министров-реформаторов прошлого (Сюлли, Ришелье, Тюрго). Кольбер оказывался под пером Лависса «идеальным королем», «парижским королем» (в подозрительности парижан к Версалю Лависс видел одну из причин падения монархии), «другом торговцев». Кольбер мог бы завершить дело абсолютной монархии в смысле централизации страны и привести к национальному единству, что удалось осуществить лишь Революции.

Так, прочерчивалась прямая политическая линия преемственности от Старого порядка к Республике. Революция оставалась опорной точкой, но и монархия получала свою долю пиетета. «Лависс ничего не перевернул в традиционном национальном пейзаже», резюмирует Нора, но, «перегруппировав факты», получил нужный смысл[388].

Не следует сводить реформу национального образования к патриотическому воспитанию, существовали и более общие просветительские задачи. Введение в 1882 г. (законами Жюля Ферри) всеобщего начального обучения (от 6 до 13 лет) явилось непосредственным следствием утверждения во Франции всеобщего избирательного права (в 1876 г. для мужчин). Осуществлялась грандиозная программа просвещения народа, как его «обучения демократии»[389], и тут вдохновение черпали у Мишле: «Что является первой частью политики? – Воспитание. А второй? – Воспитание. А третьей? – Воспитание»[390]. Связь демократического устройства страны с народным образованием оставалась со времен Революции фундаментальным принципом республиканского мировоззрения.