Историческая традиция Франции

Кроме единой истории, основой национального воспитания сделалась языковая унификация. Отцы-основатели Третьей республики подхватили идеи революционеров XVIII в. Французский язык стал таким же символом Республики, как триколор, «Марсельеза» и День Бастилии. Разумеется, единая школа требовала введения общего языка. Но, как подчеркивает Ситрон, республиканцы, действуя в духе Революции, проводили его форсированное насаждение: они буквально искореняли, заодно с диалектами, местные языки. Начало было положено впрочем раньше. «Прежде всего, господа, помните, – говорил в 1845 г. учителям супрефект в департаменте Финистер, – что вы посланы только для того, чтобы уничтожить бретонский язык»[391].

«Городские люди, носители среднего и высшего образования», основатели Третьей республики искренне полагали, что это и есть «высшая культура», а ее распространение – их цивилизационная миссия. Смысл последней для республиканских культуртрегеров заключался в «цивилизации варваров», каковыми (в ряду с колониальными народами и первобытными племенами) виделись французские крестьяне[392]. Требовалось, по выражению Ситрон, «национализировать» крестьян. Суть этой политики американский историк Юджен Вебер в своей, ставшей популярной во Франции книге определил: «Из крестьян во французов»[393]. Однако среди французских историков эта схема вызывает серьезные возражения.

Отношение крестьян к «национализации» было, доказывает Пьер Барраль, избирательным[394]. Сельское население Парижского бассейна и его периферии от Лилля до Клермона и от Манса до Лиона, многочисленная часть французского крестьянства, располагавшая наиболее плодородными землями страны, было в определенной степени захвачено общим для центрального региона «обменом людей, товаров и идей», а, следовательно – процессом национальной консолидации.

На Юге культурная интеграция отставала от политической. Но на рубеже ХIХ – ХХ вв. положение менялось. Республиканские законы и политика центральной власти, способствовавшие урегулированию аграрных конфликтов, в частности в Лангедоке, сделались мощным фактором «национальной аккультурации» местного крестьянства.

Большинство наблюдений Вебера о неинтегрированности французского крестьянства относятся к горным районам Альп, Центрального массива и Пиренеев. Центральная власть выступала здесь в одиозной форме лесной администрации, которая боролась с вырубкой лесов, а также с контрабандой, а этим занималось местное население. Еще в 1944 г. местные крестьяне возмущались, что маки сражаются с немцами на «их земле». Однако отхожие промыслы подтачивали изолированность этих районов.

Определенная дистанцированность в отношении к национально-культурной консолидации была характерна, по Барралю, для крестьянства тех регионов, о которых и в середине Х1Х в. говорили, что они представляют «особую часть нации» – Бретань, Эльзас, Фландрия, Страна басков, Руссильон, Корсика. Хождение местных языков, действительно, способствовало здесь сохранению отличной от французской культуры, и Третья республика, в частности своим лаицизмом, способствовала обособлению, не доходившему все же в ХIХ в. до политического сепаратизма.

Внедрение французского вместо патуа, на котором говорили крестьяне (а также бретонского, окситанских и других местных языков), сделалось мощным инструментом национально-культурной консолидации. Однако делать упор – как сейчас принято в обоснование защиты региональных языков – лишь на языковую политику было бы упрощением. Проводниками «национализации» французских крестьян становились такие республиканские институты, как участие в выборах в высшие органы государственной власти, или всеобщая воинская повинность. Разумеется, действовал такой мощный фактор, как углубление экономических связей, складывание развитой инфраструктуры путей сообщения, внедрение железнодорожного транспорта. Крестьяне в течение ХIХ в. все больше оказывались вовлеченными в национальную политику и экономику.

Со времен Третьей республики понятия «Нация» и «Республика» стали тождественными. И не случайно в названиях центральных улиц и площадей современных французских городов решительно преобладает слово «Республика», а среди политических деятелей популярны отцы-основатели: Гамбетта, Жан Жорес, Жорж Клемансо, Жюль Ферри, среди писателей – идеологи и борцы за Республику: Виктор Гюго, Анатоль Франс, Эмиль Золя, из историков исключительное место занимает Жюль Мишле[395].

Дело Дрейфуса

За Республику, действительно, приходилось отчаянно бороться с носителями монархической традиции, которые первоначально составляли большинство в Национальном собрании, и лишь раздоры между легитимистами, сторонниками Бурбонов, и бонапартистами торпедировали реставрационистские поползновения. Еще большую сдерживающую роль играл крестьянский фактор: крестьяне в массе боялись возврата к Старому порядку, и выступления правых немедленно оживляли у них воспоминания о притеснениях сеньоров.