Историческая традиция Франции

Все, что в политике, литературе, общественной мысли расходилось с представлениями Морраса о «средиземноморском классическом духе Франции», он провозгласил национально чуждым. А это с неизбежностью обернулось культурным сепаратизмом. «Национализм Морраса не является, следовательно, «французским пангерманизмом», как утверждали впоследствии его противники. В гораздо большей степени, доказывает Дижон, это французский «партикуляризм»». Ограничение «французского духа» изнутри сопровождалось ограждением от внешних заимствований, а курс на культурную самодостаточность вел к «интеллектуальной автаркии»[408].

Итак, в конце ХIХ в. в определении французской национальной идентичности противостояли универсализм и партикуляризм, или, по-другому, культура всеобщего и этнокультурное сознание нации. Этот конфликт имел разнообразные мотивы у различных носителей. Прав Винок: нельзя сводить ультраправых к какому-либо одному классу или социальной категории, пусть даже роль лавочников и ремесленников (а также разорявшихся сельских хозяев) как наиболее расположенных к восприятию ультранационалистической идеологии вполне очевидна[409].

Можно сказать, нашедший выражение в «деле Дрейфуса» кризис идентичности расколол французское общество по вертикали, произведя болезненный разлом в различных слоях общества, начиная с самих военных. Роковую роль в судьбе капитана (затем майора и офицера Почетного легиона[410]) сыграло то обстоятельство, что он был не только евреем и эльзасцем, уроженцем онемеченной провинции, но и «политехником»: после катастрофы 1870 г. выпускники Политехнической школы стали пополнять ряды офицерского корпуса, принося с собой идеи модернизации армии и подрывая традиционную монополию выпускников академии Сен-Сира, отличавшейся корпоративным духом.

Раскол поразил и социалистическое движение. В творениях некоторых социалистов-утопистов, особенно Прудона, антикапитализм сближался с антисемитизмом, а последователь Фурье Туссенель сочинил уже первое произведение на тему «еврейского завоевания»[411]. Руководство Рабочей партии в разгар «дела Дрейфуса» заняло позицию невмешательства. Как утверждалось в манифесте Геда – Вайяна, этот кризис – «гражданская война буржуазии», и пролетарии не должны принимать в ней участие[412]. Зато в защиту Дрейфуса выступил основатель «Юманите» Жан Жорес.

Позиция деятелей культуры была далеко не однозначной. На стороне антидрейфусаров оказалась «большая» Академия: 22 ее члена подписали манифест Лиги защиты французского отечества против пересмотра дела[413]. Если учесть, что во Французской академии традиционно преобладали «литераторы» – писатели, критики, историки литературы, есть основания у тех историков, кто видит оборотной стороной кризиса противостояние Академии и Университета, «литературной республики» и «республики профессоров»[414].

Все же коллизия «литераторы vs ученые» оказывается на поверку упрощением. Среди «дрейфусаров» был Шарль Пеги, которому участие виделось исполненной религиозного смыслом борьбой за принципы справедливости и истины[415]. На той же стороне выступил Анатоль Франс, которому его мощный талант и широкое признание позволили занять независимую от академического «истеблишмента» позицию, а также еще не признанные тогда классики французской литературы Марсель Пруст и Андре Жид.

У деятелей культуры прослеживается противоборство традиционализма и модернизма. Поэты-авангардисты и писатели-натуралисты высказывались в защиту Дрейфуса, а среди литературного «истеблишмента», который образовали романисты традиционного типа и литературные критики ведущих журналов, еще до кризиса начал формироваться «литературный национализм», носители которого, борясь против влияния на французскую публику немецкой, русской, скандинавской литератур, выступали с позиций «интеллектуальной закрытости». Все новое приравнивалось к «иностранному», а иностранное – к «странному и варварскому»[416].

Раздел чувствительно затронул и высшие учебные заведения. «Техники», вроде студентов Горного института и Центральной инженерной школы, были в общем на стороне консервативного «истеблишмента». На другой стороне выступили студенты обновленных в ходе образовательной реформы факультетов, прежде всего гуманитарных и естественных наук – наряду с Сорбонной, Эколь нормаль, Коллеж де Франс, Эколь пратик. Те, кто составлял Университет (с большой буквы)[417].

Школа протестантской теологии единодушно выступила на стороне «дрейфусаров», в противоположность, понятно, католическим школам. Однако заметная часть католической общины уклонилась от поддержки «антидрейфусаров». И это можно считать одним из свидетельств, что раздел проходил не по религиозному, а по политическому принципу.