Утешителем его явился ангел – Елизавета!.. Удручённая потерей собственных детей, она полюбила эту молодую девушку. И, когда гуляя, императрица случайно встречала ее еще ребёнком, она прижимала ее к своей груди и в детских чертах ее печально старалась отыскать сходство с тем, кого она обожала. По возвращении государя из поездки в военные поселения одна знакомая ему дама спросила, хорошо ли Его Величество чувствует себя после этого путешествия. «Да, – отвечал государь, – телом я здоров, но что касается духовного моего состояния, я все страдаю, и горе моё тем сильнее, что я не могу проявлять его». При этих словах глаза его наполнились слезами, которые он поспешил отереть.
Государь часто один отправлялся на могилу дочери. Он воздвиг ей памятник в церкви Св. Сергия, в Петербурге.
Накануне отъезда Его Величества генерал Уваров принёс мне от имени своего августейшего повелителя великолепную бриллиантовую брошь. Я сказала, что государь, без сомнения, забыл, что он уже сделал мне подарок по случаю крестин, поэтому я не считаю возможным принять этот дар. Но генерал уведомил меня, что мой отказ вызовет неудовольствие государя. Я не посмела больше настаивать.
В этот день перед моим отъездом из Царского Села императрица Елизавета дала мне прощальную аудиенцию. Государыня приняла меня с обычной своей мягкой приветливостью. Она так умела соединять в беседе достоинство царицы с обаянием умной женщины! Говоря со мной, она коснулась путешествия государя, и голос ее принял, как мне показалось, еще более мягкую интонацию, когда она говорила: «Надеюсь, что это путешествие принесёт пользу государю».
Свидание это было короче предшествовавшего, так как императрица принимала также в этот день министров и свиту Александра. «Надеюсь, – сказала государыня, – что ваши дела или семейные отношения побудят вас вскоре возвратиться в наши края». Затем, по своей чрезвычайной доброте, она соблаговолила выразить сожаление, что я уезжаю.
Когда Елизавета встала, я умоляла ее
Государыня ни разу не дозволила мне поцеловать у нее руку, хотя я говорила, что мной руководит столько же привязанность к ней, как и уважение, и она повелела мне поцеловать ее.
Я уже не надеялась еще раз увидеть это ангельское существо, когда на следующий день, через час после отъезда государя, оставившего Царское Село в шесть часов утра, мы увидели, гуляя с графом Ш*** по большой аллее, даму, легко одетую, несмотря на свежую погоду, изящную и покрытую вуалью. Она шла с дамой, которую я тоже не узнала. Граф Ш*** сказал мне: «Это императрица Елизавета!» – «О нет! – возразила я. – Вы знаете, что она в этот час никогда не гуляет, особенно пешком».
Я едва договорила эти слова, как дама направилась к нам, и когда она подняла вуаль, я узнала государыню. Она соблаговолила вновь обратиться к нам с милостивыми словами и сказала графу Ш***, что она очень рада случаю проститься с ним. При этом государыня выразила сожаление, что мы не можем продолжить наше пребывание в Царском Селе. Говоря об отъезде государя, она сказала: «Сегодня погода более сносная, но вчерашний день был ужасен». (В тот день дождь шёл беспрерывно.)
Уверяли, что императрица Елизавета уже не любила Александра, но я убеждена в обратном. Несколько вырвавшихся у неё слов, ее голос, звучавший особенно нежно, когда она говорила о нем, – все доказывало мне, что я не ошибаюсь. Притом, было так много чувства в столь простых словах ее:
Наконец смерть Елизаветы доказала, что она никогда не переставала любить Александра, так как она не могла пережить его, и что все ее надежды, так же, как и единственное желание, заключались в том, чтобы соединиться с ангелом, которого она оплакивала.
Глава XXIX
Печальна была последняя моя прогулка в парке Царского Села. Хотя было довольно тепло, небо было облачное. Эти прекрасные места, которые я уже не надеялась более увидеть, казалось, приняли унылый, печальный и пустынный вид со времени отъезда своего очаровательного волшебника. И всегда печальное приближение осени являлось как бы трауром по случаю его отсутствия. Поднимая упавший на землю осенний лист, я вспомнила стихи Делилля: