— Досадно, что мои деньги не попали туда, куда я назначалъ ихъ. Но я самъ виноватъ: мнѣ надлежало бы прежде освѣдомиться объ его поведеніи. Теперь буду умнѣе и не дамъ денегъ ему въ руки, а въ домъ.
Кто-то изъ мало знакомыхъ Карамзину лицъ позвалъ его къ себѣ обѣдать. Онъ явился на приглашеніе. Хозяинъ и хозяйка приняли его крайне вѣжливо и почтительно и тотчасъ же сами вышли изъ комнаты, оставивъ его одного. Въ комнатѣ, на столѣ, лежало нѣсколько книгъ. Спустя полчаса, хозяева приходятъ и просятъ его въ столовую. Удивленный такимъ пріемомъ, Карамзинъ рѣшается спросить ихъ, зачѣмъ они оставили его?
— Помилуйте, отвѣчаютъ хозяева, мы знаемъ, что вы любите заниматься и не хотѣли помѣшать вамъ въ чтеніи, нарочно приготовивъ для васъ нѣсколько книгъ.
Графъ Клейнмихель, отправляясь съ докладомъ къ императору Николаю Павловичу, находился всегда въ волненіи и какъ-то судорожно перебиралъ пуговицы на мундирѣ, повѣряя всѣ ли онѣ застегнуты. Разъ, по возвращеніи его отъ государя, состоявшій при немъ полковникъ Безносиковъ вошелъ къ нему въ кабинетъ и нашелъ его лежащимъ на диванѣ, лицомъ къ стѣнѣ. Портфель съ бумагами былъ брошенъ на столъ.
— Ваше сіятельство, пришелъ Безносиковъ, — доложилъ послѣдній.
Отвѣта нѣтъ.
— Ваше сіятельство, не будетъ ли приказаній?
Отвѣта нѣтъ.
— Ваше сіятельство, прикажете взять портфель?
Отвѣта нѣтъ.
— Ваше сіятельство, я ухожу.
Тогда Клейнмихель, сдѣлавъ быстрый поворотъ головы, крикнулъ съ досадою:
— Ищите кто меня умнѣе; я — поглупѣлъ!!!
Л. А. Сѣряковъ, извѣстный нашъ граверъ, сынъ солдата, поступилъ изъ кантонистовъ сперва въ военные писаря, а потомъ въ топографы. Сдѣланные имъ первыя гравюры на деревѣ обнаружили въ немъ крупное дарованіе и ему посовѣтовали ходить, въ свободное отъ службы время, въ Академію Художествъ учиться рисовать. Сѣряковъ подалъ объ этомъ докладную записку своему начальнику, полковнику Попову, который доложилъ ее директору корпуса топографовъ, генералъ-лейтенанту барону Н. И. Корфу. Черезъ нѣсколько дней Сѣряковъ былъ потребованъ къ барону. Явившись къ нему на квартиру, Сѣряковъ остановился въ прихожей и черезъ отворенную дверь увидѣлъ, что директоръ ходитъ съ нетерпѣніемъ по комнатѣ и какъ будто кого-то ждетъ. Замѣтивъ Сѣрякова, Корфъ крикнулъ:
— Поди-ка ты сюда!
Сѣряковъ подошелъ по всѣмъ правиламъ шагистики. Корфъ окинулъ его съ головы до ногъ гнѣвнымъ взглядомъ и закричалъ:
— Солдатъ! Съ чего ты взялъ идти въ Академію?! Да ты знаешь ли, я сейчасъ же прикажу съ тебя галуны спороть и въ арестантскія роты! Да какъ ты осмѣлился это задумать!
Затѣмъ, онъ выгналъ Сѣрякова. Покровителямъ послѣдняго стоило не мало хлопотъ добиться, черезъ военнаго министра, князя Чернышева, высочайшаго разрѣшенія объ опредѣленіи Сѣрякова въ Академію.
Талантливый переводчикъ Гомеровой «Иліады» Е. И. Костровъ былъ большой чудакъ и горькій пьяница. Всѣ старанія многочисленныхъ друзей и покровителей поэта удержать его отъ этой пагубной страсти постоянно оставались тщетными.
Императрица Екатерина II, прочитавъ переводъ «Иліады», пожелала видѣть Кострова и поручила И. И. Шувалову привезти его во дворецъ. Шуваловъ, которому была хорошо извѣстна слабость Кострова, позвалъ его къ себѣ, велѣлъ одѣть на свой счетъ и убѣждалъ непремѣнно явиться къ нему въ трезвомъ видѣ, чтобы вмѣстѣ ѣхать къ государынѣ. Костровъ обѣщалъ; но когда насталъ день и часъ, назначенный для пріема, его, не смотря на тщательные поиски, нигдѣ не могли найдти. Шуваловъ отправился во дворецъ одинъ и объяснилъ императрицѣ, что стихотворецъ не могъ воспользоваться ея милостивымъ вниманіемъ, по случаю будто бы приключившейся ему внезапной и тяжкой болѣзни. Екатерина выразила сожалѣніе и поручила Шувалову передать отъ ея имени Кострову тысячу рублей.
Недѣли черезъ двѣ Костровъ явился къ Шувалову.
— Не стыдно ли тебѣ, Ермилъ Ивановичъ, — сказалъ ему съ укоризною Шуваловъ, — что ты промѣнялъ дворецъ на кабакъ?
— Побывайте-ка, Иванъ Ивановичъ, въ кабакѣ, — отвѣчалъ Костровъ, — право не промѣняете его ни на какой дворецъ!
— О вкусахъ не спорятъ, — возразилъ съ улыбкой добродушный Шуваловъ.