Въ бытность Кострова въ московской духовной академіи, студенты, недовольные отпускавшимся имъ кушаньемъ, рѣшились, однажды, отмстить эконому, швырнули въ него нѣсколькими пирогами и разбили нѣсколько тарелокъ. Начальники, разбирая это дѣло, нашли въ числѣ бунтовщиковъ и бакалавра Кострова… Всѣ очень удивились, потому что Костровъ былъ нрава тихаго, да ужъ и не въ такихъ лѣтахъ, чтобъ бить тарелки и бросать пироги.
Его позвали въ конференцію.
— Помилуй, Ермилъ Ивановичъ, — сказалъ ему ректоръ, — ты-то какъ сюда попалъ?
— Изъ состраданія къ человѣчеству! — отвѣчалъ Костровъ.
Получивъ отъ императрицы за переводъ «Иліады» тысячу рублей, Костровъ пришелъ пропивать ихъ въ трактиръ и примѣтилъ молодого офицера, грустнаго, разстроеннаго.
Костровъ предложилъ ему выпить, — офицеръ отказался.
— О чемъ вы такъ горюете, что и пить не хотите? — спросилъ его Костровъ.
— Оставьте меня, отвѣчалъ офицеръ, — я несчастливъ.
— Водка въ этомъ случаѣ очень пригодна.
— Мнѣ она не пособитъ. Я потерялъ восемьсотъ рублей казенныхъ денегъ. Я солдатъ.
— Х-мъ! — ухмыльнулся Костровъ, и потомъ прибавилъ серьезно: — будьте тотъ же офицеръ. Я нашелъ ваши деньги и не хочу ими воспользоваться.
Съ этими словами онъ положилъ на столъ передъ изумленнымъ офицеромъ восемьсотъ рублей и поспѣшно скрылся изъ трактира. Но служители знали Кострова и поступокъ его сдѣлался извѣстнымъ.
Разъ, послѣ веселаго обѣда у какого-то литератора, подвыпившій Костровъ сѣлъ на диванъ и опрокинулъ голову на спинку. Одинъ изъ присутствовавшихъ, молодой человѣкъ, желая подшутить надъ нимъ, спросилъ:
— Что, Ермилъ Ивановичъ, у васъ, кажется, мальчики въ глазахъ?
— И самые глупые, — отвѣчалъ Костровъ.
Карамзинъ встрѣтилъ Кострова въ книжной лавкѣ незадолго до его кончины. Костровъ былъ измученъ лихорадкой.
— Что это съ вами сдѣлалось? — спросилъ Карамзинъ.
— Да вотъ какая бѣда, — отвѣчалъ Костровъ, — всегда употреблялъ горячее, — а умираю отъ холоднаго!
Извѣстный предсѣдатель цензурнаго комитета Красовскій былъ ужасный святоша и женоненавистникъ. Онъ не только старался поддерживать между своими чиновниками безбрачіе, на которое самъ себя обрекъ, но даже наблюдалъ за ихъ цѣломудріемъ.
Однажды, до него дошли слухи, что одинъ чиновникъ комитета цензуры иностранной, занимавшій казенную квартиру, имѣетъ прислугой молодую женщину. Въ среду, на страстной недѣлѣ, передъ исповѣдью, Красовскій потребовалъ этого чиновника къ себѣ. Когда тотъ пришелъ, онъ, не говоря ни слова, даетъ ему тоненькую книжку, приказывая прочитать ее, а самъ удаляется, заперевъ за собою дверь. Чиновникъ, развернувъ книжку, увидалъ, что это знакомая ему молитва о покаяніи, а потому и закрылъ ее. Привыкнувъ къ причудамъ Красовскаго, заключенный недоумѣвалъ, однако, къ чему все это клонится. Арестъ былъ продолжителенъ. Наконецъ, Красовскій возвращается и спрашиваетъ:
— Прочли вы молитву?
— Прочелъ.
— Видите ли вы, къ какому таинству готовитесь!
— Вижу.
— И вы скверните себя прелюбодѣяніемъ, да еще гдѣ? — на казенной квартирѣ!
— Какимъ прелюбодѣяніемъ? — спрашиваетъ изумленный чиновникъ.
— Какъ какимъ? Вы живете въ незаконномъ сожительствѣ съ молодою женщиной! Я видѣлъ ея шляпку въ вашей комнатѣ. Я сейчасъ былъ у васъ!
— Да это моя прислуга, рекомендованная мнѣ моими знакомыми. Другихъ отношеній между нами нѣтъ никакихъ.
— Не правда-съ, вы съ ней живете. На вашей кровати можно двумъ спать.
— Да эта кровать куплена прежде, чѣмъ она поступила ко мнѣ.
— Пустыя оправданія, ничего не доказывающія! Приказываю вамъ немедленно выслать ее изъ казенной квартиры сегодня же. Это не можетъ быть терпимо. Самъ министръ строго смотритъ за тѣмъ, чтобы чиновники министерства, живущіе на казенныхъ квартирахъ, вели себя благонравно, а не то, — они лишаются его милости и даже мѣста. Предостерегаю и васъ! и на вашу службу это можетъ повліять дурно. Совѣтую вамъ взять для прислуги женщину не моложе 40 лѣтъ. Да! вотъ еще. На окнѣ у васъ я нашелъ книгу, на оберткѣ ея написано карандашомъ, что она позволена «съ исключеніями». Развѣ вы не знаете, что, по уставу, канцелярскіе чиновники не въ правѣ читать другихъ книгъ, какъ только вполнѣ позволительныхъ?
— Знаю, я «запрещенныхъ» книгъ вовсе не читаю, а «съ исключеніемъ» не прежде, какъ вырѣзавъ изъ нихъ недозволенныя цензурою мѣста.
— Ну, если такъ, то это ничего.