Передъ окончаніемъ постройки петербургско-московской желѣзной дороги, Клейнмихель отдалъ ее на откупъ американцамъ, заключивъ съ ними контрактъ, самый невыгодный для казны и для народа. На основаніи этого контракта, въ первый годъ (съ октября 1851 г.) американцы дѣлали поѣзды только по два, потомъ по три раза въ день и каждый поѣздъ составляли не болѣе, какъ изъ шести вагоновъ. Отъ этого купеческіе товары лежали горами на станціяхъ въ Петербургѣ и Москвѣ, а пассажиры, изъ простолюдиновъ по недѣлѣ не могли получить билета въ вагоны третьяго класса. Кромѣ того, американцы, раздробивъ слѣдующую имъ плату по верстамъ, обольстили Клейнмихеля копѣечнымъ счетомъ, ибо съ каждой версты они назначали себѣ по 11
/3 коп. сер.; но изъ этого, повидимому, мелочнаго счета выходила огромная сумма, такъ-что всѣ выгоды остались на сторонѣ американцевъ. Въ февралѣ 1852 года, когда общій ропотъ, по этому случаю, былъ въ разгарѣ, прибылъ въ Петербургъ персидскій посланникъ, со свитою. Государь повелѣлъ показать имъ рѣдкости столицы, въ томъ числѣ и новую желѣзную дорогу. Сопровождавшіе персіянъ, исполнивъ это порученіе, подробно докладывали, что показано ими, и на вопросъ его величества: все ли замѣчательное показано на желѣзной дорогѣ? отвѣчали: все.Меншиковъ, находившійся при этомъ, возразилъ:
— А не показали самаго рѣдкаго и самаго достопримѣчательнаго!
— Что такое? — спросилъ государь.
— Контракта, заключеннаго Клейнмихелемъ съ американцами, — отвѣчалъ кн. Меншиковъ.
Въ морскомъ вѣдомствѣ производство въ чины шло въ прежнее время такъ медленно, что генеральскаго чина достигали только люди пожилые, а полнаго генерала — весьма престарѣлые. Этими стариками наполнены были адмиралтействъ-совѣтъ и генералъ-аудиторіатъ морского министерства, въ память прежнихъ заслугъ. Естественно, что иногда въ короткое время умирали, одинъ за другимъ, нѣсколько престарѣлыхъ адмираловъ; при одной изъ такихъ смертностей, императоръ Николай Павловичъ спросилъ Меншикова: — Отчего у тебя часто умираютъ члены адмиралтействъ-совѣта?
— Кто же умеръ? — спросилъ въ свою очередь Меншиковъ.
— Да вотъ такой-то, такой-то… сказалъ государь, насчитавъ три или четыре адмирала.
— О, ваше величество, — отвѣчалъ князь — они уже давно умерли, а въ это время ихъ только хоронили!
При одномъ многочисленномъ производствѣ генералъ-лейтенантовъ въ слѣдующій чинъ полнаго генерала, Меншиковъ сказалъ:
— Этому можно порадоваться; такимъ образомъ многіе худые наши генералы пополнѣютъ.
Старому генералу П. былъ данъ орденъ св. Андрея Первозваннаго. Всѣ удивились за что.
— Это за службу по морскому вѣдомству, сказалъ Меншиковъ, — онъ десять лѣтъ не сходилъ съ судна.
Возвратясь въ Петербургъ послѣ неудачныхъ военныхъ дѣйствій въ Крыму въ 1855 году, Меншиковъ жаловался, что въ его арміи, не смотря на безпрестанныя его требованія, пороху бывало такъ мало, что иногда нечѣмъ было стрѣлять. Въ первые же дни посѣтилъ его военный министръ кн. Долгорукій. Послѣ учтиваго, но сухого свиданія, Меншиковъ, проводивъ гостя, сказалъ другимъ посѣтителямъ: «Онъ пороху не выдумаетъ, порохомъ не окуренъ и пороху мнѣ не давалъ!»
Князь Платонъ Степановичъ Мещерскій былъ при Екатеринѣ II намѣстникомъ въ Казани, откуда пріѣхалъ въ Петербургъ съ разными проектами и бумагами для представленія ихъ на благоусмотрѣніе императрицы. Бумаги ей были отданы, и Мещерскій ожидалъ приказанія явиться къ императрицѣ для доклада. Однажды, на куртагѣ, императрица извиняется передъ нимъ, что еще не призывала его.
— Помилуйте, ваше величество, я вашъ, дѣла ваши, губернія ваша, — отвѣчалъ Мещерскій, — хотя меня и вовсе не призывайте, это отъ васъ зависитъ.
Наконецъ, день назначенъ. Мещерскій является къ императрицѣ и, приступая къ докладу, кладетъ шляпу свою на ея столикъ, запросто подвигаетъ стулъ и садится. Государыня сначала была нѣсколько удивлена такою непринужденностью, но потомъ, разобравъ бумаги и выслушавъ его, осталась очень всѣмъ довольна и еще болѣе оцѣнила его умъ.
Великій князь Павелъ Петровичъ также полюбилъ Мещерскаго. Однажды, у великаго князя былъ назначенъ балъ въ Павловскѣ, или Гатчинѣ. Племянникъ Мещерскаго, графъ Николай Петровичъ Румянцевъ, встрѣтясь съ нимъ, говоритъ ему, что надѣется видѣться съ нимъ въ такой-то день.
— А гдѣ же? — спрашиваетъ Мещерскій.
— Да у великаго князя; у него балъ и вы вѣрно приглашены?
— Нѣтъ, — отвѣчаетъ Мещерскій, — но я все-таки пріѣду.
— Какъ же такъ! Великій князь приглашаетъ, можетъ быть, своихъ приближенныхъ.
— Все равно, я такъ люблю великаго князя и великую княгиню, что не стану ожидать приглашенія.