Исторические силуэты

Аракчеев не принадлежал к числу тех людей, которым условия рождения от самой колыбели предуготовляют гладкий и беспрепятственный путь к служебным отличиям и видным государственным постам. Лишь благодаря случайному сцеплению обстоятельств он вынырнул на поверхность государственной жизни России с самого дна провинциального помещичьего захолустья. Вспоминая о годах своей ранней юности, Аракчеев любил подчеркивать резкое различие между выпавшем на его долю с течением времени всемогуществом и той более чем скромной обстановкой, в которой ему приходилось делать первые шаги на поприще самостоятельной жизни. По-видимому, ради эффекта Аракчеев склонен был даже несколько преувеличивать в своих воспоминаниях размеры испытанных им в юности невзгод и затруднений. Генерал Маевский передает, что Аракчеев любил ему рассказывать, как семилетним мальчиком в 1783 г. он был привезен отцом из деревни в Петербург для определения в корпус и как круто пришлось им при этом вследствие материальной нужды. По тогдашним правилам вновь вступающий в корпус кадет должен был иметь свой форменный фрак ценою не более семи рублей. Но у отца Аракчеева таких денег не было. И вот отец с сыном пошли к крыльцу митрополичьего дома в часы, когда митрополит выходил раздавать бедным милостыню, и встали там с прочими нищими. Однако митрополит дал им на бедность всего 1 р. 50 к. Они уже совсем было собрались назад, в деревню, но отец Аракчеева заехал еще к одной знакомой, которая и ссудила его семью рублями[566]. Может быть, что-нибудь в этом роде и произошло в действительности в силу какой-либо случайности. Но в общем положительные данные, имеющиеся в нашем распоряжении, показывают, что семья Аракчеева вовсе не испытывала такой крайней материальной нужды. Когда отец Аракчеева в 1762 г. по манифесту о вольности дворянства вышел в отставку из военной службы с чином поручика и уехал в свои поместья, за Аракчеевыми числилось 500 душ крестьян в Бежецком уезде, два имения в Вышневолоцком уезде, да еще какая-то деревня в Московской губернии. У бабушки Аракчеева было свое порядочное состояние, а мать его, оставшись вдовой, имела более сотни крестьян, жила самостоятельно и почти никогда не просила помощи у родных. Два села и четыре деревни вполне ее обеспечивали[567]. Таким образом, рассказы Аракчеева о том, что его молодость прошла в когтях крайней материальной нужды, сильно отзываются фантастикой. Зато нельзя не согласиться с тем, что Аракчееву, ввиду скромности его происхождения, предстояла нелегкая задача своим горбом пробить себе дорогу к независимому и твердому положению в жизни. Вступив в корпус, он сразу же показал всем своим поведением, что он сумеет разрешить эту задачу как нельзя успешнее. Железное трудолюбие, пунктуальная исполнительность, бессловесная покорность начальству и какая-то мрачная отчужденность от товарищей — вот что прежде всего бросалось в глаза в поведении юного кадета. Товарищи его возненавидели, а начальство не чаяло в нем души, и Аракчеев быстро «пошел в гору». Через семь месяцев он был уже переведен в старшее отделение корпуса с аттестацией примерного кадета, а на третий год он был произведен в сержанты и пожалован вызолоченной медалью за отличие. Его назначили помощником корпусных офицеров, поручали ему надзор за порядком в корпусе и даже производство строевых учений. Тогда уже обнаружился крутой начальственный нрав этого человека. Подчиненные ему младшие товарищи тотчас же почувствовали над собой тяжелую руку его власти; зато в глазах начальства его фонды поднимались все выше. Директор корпуса Меллиссино доставлял ему выгодные уроки в домах вельмож и, последовательно повышая его по службе, выхлопотал ему, наконец, назначение в свой штаб старшим адъютантом с чином капитана армии. Вскоре после того в жизни Аракчеева произошел решительный и важный перелом. Цесаревич Павел Петрович пожелал ознакомиться с тем, как заделывают образовавшуюся в пушке раковину. В те времена это почиталось секретом. По просьбе цесаревича Меллиссино прислал в Гатчину для этой цели секретного мастера вместе со своим адъютантом Аракчеевым. Павел, не избалованный в то время быстрым исполнением своих желаний, привыкший, наоборот, к тому, что петербургские сановники щеголяли равнодушным отношением к опальному цесаревичу, был очень доволен предупредительностью Меллиссино и встретил его адъютанта с необыкновенной любезностью. Аракчеев не преминул воспользоваться хорошим расположением духа цесаревича и подал ему мысль о сформировании в составе гатчинских войск артиллерийской роты. Павел с жаром ухватился за эту идею. Рота была сформирована, и Аракчеев был назначен ее командиром. 4 сентября 1792 г. он вступил в отправление новых обязанностей. На первом же разводе Аракчеев целиком пленил сердце Павла фанатической служебной исполнительностью. Ученье продолжалось 12 часов подряд, не сходя с поля. Павел был в восторге. С этого дня, по словам Саблукова, Аракчеев «стал фактотумом гатчинского гарнизона, страшилищем всех гатчинских жителей и приобрел полное доверие великого князя». Павел осыпал нового любимца отличиями и наградами. Аракчееву было дано право постоянно находиться при обеденном столе цесаревича. В короткое время Аракчеев последовательно был назначен капитаном артиллерии, майором артиллерии, инспектором артиллерии, а затем и пехоты, и, наконец, незадолго уже до воцарения Павла, — гатчинским губернатором и подполковником артиллерии и полковником гатчинских войск. Все дела, касающиеся гатчинских войск, стали проходить через руки Аракчеева. Это видно, например, из письма к Аракчееву великого князя Александра Павловича от 23 сентября 1796 г., в котором Александр Просит Аракчеева о производстве некоторых назначений среди гатчинских унтер-офицеров и офицеров. Названное письмо интересно для нас, как первый по времени письменный след сношений Александра с Аракчеевым, а также и потому, что в этом именно письме Александр именует отца Императорским Величеством, еще не дождавшись его воцарения. Замечательно, что и сам Аракчеев титуловал Павла Императорским Величеством еще до кончины Екатерины. Это наводит на мысль, что незадолго до смерти Екатерины II, в противовес ее планам об устранении Павла от престола, Павел, Александр и Аракчеев составили своего рода триумвират, в основу которого было положено заблаговременное признание Павла законным императором[568]. Так, не было ничего неожиданного и в той знаменитой сцене, которая разыгралась в день кончины Екатерины в тот момент, когда императрица еще томилась в муках агонии. Павел прибыл в Зимний дворец, призвал к себе Александра и Аракчеева, соединил их руки и сказал: «Будьте друзьями и помогайте мне». Александр взглянул на Аракчеева, прискакавшего из Гатчины в одном мундире и забрызганного грязным снегом от быстрой езды, и позвал его к себе переодеться. Александр дал при этом Аракчееву свою рубашку, которая затем хранилась в Грузине, как драгоценность, в сафьянном футляре и в которой Аракчеев завещал положить себя в могилу. Вскоре после того Павел хотел поручить Аракчееву присматривать за Александром, как за «бабушкиным баловнем», и доносить обо всех его поступках. Аракчеев упросил государя возложить это поручение на кого-либо другого[569]. Аракчеев остался верен той же системе, которой он следовал и раньше: не ссориться с наследником престола, а, напротив, готовить себе в его лице на будущее время могущественного покровителя. При Екатерине Аракчеев тесно связал свою судьбу с Павлом, а при Павле он сумел стать интимным жизненным спутником Александра.