Читаем Исторические записки. Т. VIII. Жизнеописания полностью

Опираясь на [боевой] дух Сян Юя, Цзи Бу героически проявил себя в Чу: лично не раз разбивал армии, захватывал у противника знамена; его можно назвать мужественным воином. Будучи наказан, он стал рабом, но не покончил с собой. Что может быть хуже этого? Очевидно, он твердо верил в свои способности и потому, испытав позор, не стыдился, а хотел найти применение своим силам, не использованным в достаточной мере. Так в конце концов он стал известным ханьским военачальником.

Мудрый муж действительно ценит свою жизнь. Когда презренные людишки и рабы, переживая свой позор, кончают с собой, это не проявление мужества, они просто не видят возможности осуществить свои намерения и надежды. Луань Бу, оплакивая смерть Пэн Юэ, принимал смерть в кипятке как неизбежность, он воистину понимал свое место [в этом мире] и спокойно относился к собственной смерти. Разве [Луань Бу и Цзи Бу] уступали в чем-нибудь героическим мужам прошлого?!

ГЛАВА СТО ПЕРВАЯ

Юань Ан, Чао Цо ле чжуань— Жизнеописание Юань Ана и Чао Цо[723]

Юань Ан был чусцем, имел прозвище Сы. Его отец в прошлом входил в банду разбойников, позднее он переехал и устроился в Аньлине[724]. Во время [правления императрицы] Гао-хоу[725] Ан служил секретарем у Люй Лу[726]. Когда Вэнь-ди вступил на престол, Ан по рекомендации [своего] старшего брата [Юань] Куая был назначен чжунланом[727].

[В то время] чэнсяном был Цзян-хоу[728], который обычно после окончания дворцового приема покидал зал быстро и с очень довольным видом. Император проявлял к нему почтение и часто лично провожал его. [Однажды] Юань Ан, [выступив] вперед, спросил: «Ваше величество, что за человек чэнсян?» Император ответил: «Он слуга престола и алтарей духов Земли и злаков». Ан продолжал: «Цзян-хоу — верный слуга государя, но не слуга алтарей духов Земли и злаков. Слуга престола и алтарей живет, пока его правитель жив, когда же его правитель гибнет, он погибает вместе с ним. Во время правления Люй-хоу всеми делами вершили представители рода Люй, [они] захватили титулы ванов и сянов, а судьба рода Лю повисла на волоске. [Именно] тогда Цзян-хоу стал тайвэем и держал в своих руках всю военную власть, но исправить общего положения не смог. Когда же скончалась Люй-хоу, а цины и сяны стали замышлять свержение клана Люй, тайвэй, управляя войсками, использовал момент и добился заслуг. [Вот почему] я называю его верным слугой, а не слугой престола и его алтарей. Чэнсян появляется перед государем с надменным видом, вы же, Ваше величество, скромны и уступчивы. Ваше величество не должны допускать нарушения ритуала [отношений между] правителем и подданными».

После [этого] приема государь стал держать себя строже с приближенными, а чэнсян стал осторожнее. Позже, встретив Юань Ана, Цзян-хоу сказал [ему]: «У меня с твоим старшим братом были [211] добрые отношения, а сейчас ты портишь мою репутацию при дворе». [Юань] Ан не стал оправдываться.

А когда Цзян-хоу был снят с поста чэнсяна и отправлен в свое владение, кто-то из его подданных донес, будто он готовит бунт; его схватили и подвергли допросу (175 г.). Никто из придворных не осмелился замолвить за него слово, только Юань Ан прямо заявил, что Цзян-хоу ни в чем не виноват. Цзян-хоу был освобожден, а Ан стал более влиятельным[729]. Между Цзян-хоу и [Юань] Аном установилась прочная дружба.

[В это время] хуайнаньский Ли-ван[730] прибыл ко двору. [Перед этим он] убил Пиян-хоу [Шэнь И-цзи][731] и вел себя исключительно надменно. Юань Ан убеждал государя: «Когда чжухоу ведет себя слишком высокомерно, это обязательно порождает беду. В таком случае лучше урезать [его] владения». Но государь этому совету не последовал, и Хуайнань-ван возгордился еще больше. После раскрытия заговора наследника Цзипу-хоу по имени Чай У[732] было проведено расследование, обнаружившее участие Хуайнань-вана. Хуайнань-ван был осужден и по велению императора сослан в царство Шу. Его повезли в специальной крытой тюремной повозке.

Юань Ан, в то время исполнявший обязанности чжунланцзяна, убеждал императора: «Вы, Ваше величество, с самого начала видели непомерную гордыню Хуайнань-вана, но не пожелали пресечь это, что и привело к нынешнему положению. А сейчас вы жестоко расправились с ним. Хуайнань-ван — человек твердый, но долгая дорога, сырость и туманы погубят его. В Поднебесной станут говорить, что вы, Ваше величество, просто не могли с ним сосуществовать. Неужели вы хотите прослыть убийцей собственного младшего брата?!» Но император не прислушался к его словам, и [Ли-вана] отправили в путь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники письменности Востока

Самгук саги Т.1. Летописи Силла
Самгук саги Т.1. Летописи Силла

Настоящий том содержит первую часть научного комментированного перевода на русский язык самого раннего из сохранившихся корейских памятников — летописного свода «Исторические записи трех государств» («Самкук саги» / «Самгук саги», 1145 г.), созданного основоположником корейской историографии Ким Бусиком. Памятник охватывает почти тысячелетний период истории Кореи (с I в. до н.э. до IX в.). В первом томе русского издания опубликованы «Летописи Силла» (12 книг), «Послание Ким Бусика вану при подношении Исторических записей трех государств», статья М. Н. Пака «Летописи Силла и вопросы социально-экономической истории Кореи», комментарии, приложения и факсимиле текста на ханмуне, ныне хранящегося в Рукописном отделе Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН (М, 1959). Второй том, в который включены «Летописи Когурё», «Летописи Пэкче» и «Хронологические таблицы», был издан в 1995 г. Готовится к печати завершающий том («Описания» и «Биографии»).Публикацией этого тома в 1959 г. открылась научная серия «Памятники литературы народов Востока», впоследствии известная в востоковедческом мире как «Памятники письменности Востока».(Файл без таблиц и оригинального текста)

Ким Бусик

Древневосточная литература
Самгук саги Т.2. Летописи Когурё. Летописи Пэкче
Самгук саги Т.2. Летописи Когурё. Летописи Пэкче

Предлагаемая читателю работа является продолжением публикации самого раннего из сохранившихся памятников корейской историографии — Самгук саги (Самкук саги, «Исторические записи трех государств»), составленного и изданного в 1145 г. придворным историографом государства Коре Ким Бусиком. После выхода в свет в 1959 г. первого тома русского издания этого памятника в серии «Памятники литературы народов Востока» прошло уже тридцать лет — период, который был отмечен значительным ростом научных исследований советских ученых в области корееведения вообще и истории Кореи раннего периода в особенности. Появились не только такие обобщающие труды, как двухтомная коллективная «История Кореи», но и специальные монографии и исследования, посвященные важным проблемам ранней истории Кореи — вопросам этногенеза и этнической истории корейского народа (Р.Ш. Джарылгасиновой и Ю.В. Ионовой), роли археологических источников для понимания древнейшей и древней истории Кореи (академика А.П. Окладникова, Ю.М. Бутина, М.В. Воробьева и др.), проблемам мифологии и духовной культуры ранней Кореи (Л.Р. Концевича, М.И. Никитиной и А.Ф. Троцевич), а также истории искусства (О.Н. Глухаревой) и т.д. Хотелось бы думать, что начало публикации на русском языке основного письменного источника по ранней истории Кореи — Самгук саги Ким Бусика — в какой-то степени способствовало возникновению интереса и внимания к проблемам истории Кореи этого периода.(Файл без таблиц и оригинального текста)

Ким Бусик

Древневосточная литература

Похожие книги

Шахнаме. Том 1
Шахнаме. Том 1

Поэма Фирдоуси «Шахнаме» — героическая эпопея иранских народов, классическое произведение и национальная гордость литератур: персидской — современного Ирана и таджикской —  Таджикистана, а также значительной части ираноязычных народов современного Афганистана. Глубоко национальная по содержанию и форме, поэма Фирдоуси была символом единства иранских народов в тяжелые века феодальной раздробленности и иноземного гнета, знаменем борьбы за независимость, за национальные язык и культуру, за освобождение народов от тирании. Гуманизм и народность поэмы Фирдоуси, своеобразно сочетающиеся с естественными для памятников раннего средневековья феодально-аристократическими тенденциями, ее высокие художественные достоинства сделали ее одним из наиболее значительных и широко известных классических произведений мировой литературы.

Абулькасим Фирдоуси , Цецилия Бенциановна Бану

Древневосточная литература / Древние книги
Эрос за китайской стеной
Эрос за китайской стеной

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве. Чрезвычайно рационалистичные представления древних китайцев о половых отношениях вытекают из религиозно-философского понимания мира как арены борьбы женской (инь) и мужской (ян) силы и ориентированы в конечном счете не на наслаждение, а на достижение здоровья и долголетия с помощью весьма изощренных сексуальных приемов.

Дмитрий Николаевич Воскресенский , Ланьлинский насмешник , Мэнчу Лин , Пу Сунлин , Фэн Мэнлун

Семейные отношения, секс / Древневосточная литература / Романы / Образовательная литература / Эро литература / Древние книги
Непрошеная повесть
Непрошеная повесть

У этой книги удивительная судьба. Созданная в самом начале XIV столетия придворной дамой по имени Нидзё, она пролежала в забвении без малого семь веков и только в 1940 году была случайно обнаружена в недрах дворцового книгохранилища среди старинных рукописей, не имеющих отношения к изящной словесности. Это был список, изготовленный неизвестным переписчиком XVII столетия с утраченного оригинала. ...Несмотя на все испытания, Нидзё все же не пала духом. Со страниц ее повести возникает образ женщины, наделенной природным умом, разнообразными дарованиями, тонкой душой. Конечно, она была порождением своей среды, разделяла все ее предрассудки, превыше всего ценила благородное происхождение, изысканные манеры, именовала самураев «восточными дикарями», с негодованием отмечала их невежество и жестокость. Но вместе с тем — какая удивительная энергия, какое настойчивое, целеустремленное желание вырваться из порочного круга дворцовой жизни! Требовалось немало мужества, чтобы в конце концов это желание осуществилось. Такой и остается она в памяти — нищая монахиня с непокорной душой...

Нидзе , Нидзё

Древневосточная литература / Древние книги