Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма

После победы Октябрьской революции и прихода большевиков к власти в стране началась коренная ломка исторического знания вообще и исторического образования и исторической науки в частности. Перед советским правительством встала задача идеологического воспитания населения в социалистическом духе, что было невозможно без пропаганды марксизма в широких массах. В этих условиях особое значение приобретали общественные науки. Изучение отечественной истории во все времена и во всех странах способствовало патриотическому воспитанию, однако в ходе революции и Гражданской войны идея патриотизма отошла на второй план, уступив место идеи интернационализма. Во многом этому способствовал и курс на перманентную социалистическую революцию. Власть нуждалась в новых кадрах историков, стоявших на марксистских методологических позициях. Как следствие, к концу 1920-х гг. преподавание истории в школах было практически вытеснено обществоведением, а исследовательские направления в области истории претерпели существенные изменения в сторону революционной и историко-партийной тематики. Например, одним из первых разработчиков собственной новой теории развития истории России в начале 1920-х гг. стал Л. Д. Троцкий. Дихотомия дореволюционного и советского периодов истории развития России была положена в основу его исторической концепции[59].

В этот период коренным образом изменилась и содержательная сторона исторического познания. В соответствии с установками партийно-государственных лидеров и молодых марксистских историков были сформулированы основные тезисы, повлиявшие на содержание исторических дисциплин в первые годы советской власти: о скором переходе российской революции в мировую (следовательно, в изучении национальной истории не было необходимости); о классовой борьбе, которая представлялась учащимся как движущая сила исторического процесса; об отвержении реформистского пути и определение революции как «локомотива истории».

Одновременно с отказом от преподавания истории с ее дореволюционным содержанием и введением курса обществоведения с учетом современных реалий решалась и еще одна задача: в школах упразднялась русская национальная история. Отсюда отход от изучения русской истории, переход к истории России и в итоге – выход на историю народов СССР.

Постоянные преобразования в университетах страны, которые являлись фактически экспериментами, проводились правительством зачастую наугад, на ощупь, а поэтому они имели самые негативные последствия как для классического гуманитарного образования в целом, так и для исторического в частности. Можно выявить разные причины крайне неудачных преобразований этой сферы в 1920-х гг., но основных причин можно назвать три. Во-первых, это недостаток кадров для работы в новых условиях. Прежняя вузовская интеллигенция не смогла со своей инерцией старой системы образовательной модели быстро перестроиться и приспособиться к другим образовательным реалиям, в то время как новая интеллигенция еще только складывалась и не могла собой закрыть все потребности высшей школы. Во-вторых, гуманитарное образование в своем классическом виде не отвечало большевистским требованиям и нуждалось в том, чтобы приспособить его под обществоведческую направленность, но заменить, а точнее, подменить одно другим оказалось попросту невозможным. В-третьих, нехватка денежных средств на содержание высшей школы в условиях социально-экономической ситуации 1920-х повлекла за собой общее сокращение сети вузов и отдельных факультетов в стране (прежде всего, гуманитарных, как не отвечавших производственным задачам и подготовке кадров прикладных профессий).

Политика советского правительства в СССР в академической сфере формировалась под воздействием двух новых идеологий. Первая из них настаивала на выполнении того, что сегодня назвали бы «осуществлением социальной миссии университетов». Советская власть пыталась сделать высшее образование инструментом создания эгалитарного общества. Когда эта идеология усиливалась, принимались всевозможные меры, которые должны были сделать университеты доступными для всех социальных слоев (например, запрет приема любых экзаменов, дипломы не требовались при поступлении и не выдавались по окончании университета, пролетарские студенты получали всевозможные льготы). Развились различные формы позитивной дискриминации в пользу недостаточно представленных среди специалистов этнических групп, и, соответственно, против групп, имеющих слишком значительное представительство.