С 1945 по 1956 г. длился четвертый (завершающий в рамках нашего повествования) период существования советского высшего исторического образования и исторической науки, когда произошло возвращение историков к «мирному труду». Однако политический фон снова стал весьма неблагоприятным, ибо национальные мотивы, появившиеся в период войны, начали оформляться властью в виде очередных идеологических кампаний. Борьба с «низкопоклонством» перед Западом, космополитизмом, «буржуазным объективизмом», «марризмом», литературными деятелями и т. п. кампании создавали неблагоприятные условия для развития гуманитарных наук, в т. ч. и истории.
Говоря о политизированности советского исторического знания, нельзя, естественно, не затронуть и его идеологический аспект, а также общий советский политико-идеологический контекст в целом. Отталкиваясь от марксистского тезиса об идеологии как о ложной форме сознания (в противоположность науке), практики отечественного марксизма в период борьбы за удержание власти так или иначе конструировали свою собственную идеологию, позиционировавшуюся в качестве марксистско-ленинской.
Марксизм и ленинизм послужили основой и исторически исходным материалом для советской идеологии, а также образцом для подражания. Но неверно сводить ее к марксизму-ленинизму. После Революции 1917 г. в ее разработке приняли участие тысячи советских людей, включая Сталина и его соратников. В нее вошла лишь часть идей и текстов марксизма XIX в., причем в основательно переработанном виде. Ленинизм вообще вошел в нее в значительной мере в сталинском изложении. Отражение жизни человечества и интеллектуального материала XX в. заняло основное место в советской идеологии. Она сложилась как отражение и осмысление опыта реального социализма в Советском Союзе.
При этом советские идеологи постулировали, что социалистическая идеология коренным образом отличалась от идеологии всех предшествовавших эпох, как по своему содержанию, так и по своей роли в общественной жизни, что «было обусловлено самим характером коммунистической общественной формации». Основным аргументом в пользу этого служило утверждение о том, что все предшествовавшие эпохе социализма идеологии носили антинаучный характер – марксизм-ленинизм же является подлинно научной идеологией. Истинность ее непосредственно заключалась в том, что, выражая интересы пролетариата, она давала научное знание объективных законов общественного развития, необходимое рабочему классу для успешного решения всемирно-исторической задачи ликвидации капитализма и построения коммунистического общества. Из этой аксиоматической убежденности и вытекала крылатая фраза Ленина «Учение Маркса всесильно потому, что оно верно», ставшая своего рода лейтмотивом всего советского общественно-государственного проекта.
В то же время представляется весьма проблематичным утверждение о наличии в ментальном поле советской системы на протяжении всего времени ее существования некой целостной, внутренне непротиворечивой и логически формулируемой идеологической картины мира. Своеобразной «точкой сборки» советской государственности стала ситуация критической необходимости удержания власти в стране, социально-экономические реалии которой менее всего отвечали положениям классического марксизма. Все остальные виды и направления большевистских практик (прежде всего социально-экономических и социально-культурных) были в конечном счете нацелены именно на захват властных позиций. Идеология же служила первоочередным источником и инструментом легитимации захваченной политической власти.
Глубина и широта восприятия большевистской интерпретации марксизма самой советской элитой в лице партгосноменклатуры естественным образом варьировались как по горизонтали, так и по вертикали. Не стоит забывать о том, что управленческие задачи, встававшие перед советским руководством, с течением времени качественно менялись. В силу всего этого ход и результаты процесса реализации советского проекта определялись шедшей с переменным успехом в коллективном сознании советских управленцев борьбой между соображениями практической и идеологической целесообразности.