Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма

Историческое образование на всех уровнях должно было решать проблему патриотического воспитания молодежи в условиях надвигающейся угрозы мировой войны, поскольку страна уже перешла от лозунгов о торжестве мировой революции и интернационализма к национал-государственнической риторике. Патриотизм к началу войны стал пониматься как «чувство постоянной мобилизационной готовности, чувство безграничной, активной любви к своей Родине»[57].

Вообще 1930-е гг. стали периодом формирования советского исторического метанарратива. Ведущую роль в конструировании его смысловой базы играл сам И. В. Сталин, а точнее – его высказывания и тексты. При этом вся специфика его роли заключалась в том, что он выступал в качестве толкователя первооснов коммунистической идеологии, так или иначе трактуя Маркса – Энгельса – Ленина (сообразно условиям текущего момента и упрощенно для простоты восприятия). Центральное место в советской исторической картине мира заняла, конечно же, «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс» [так называемый «Краткий курс истории ВКП(б)»], ставшая сакральным метатекстом советской историографии, обязательным к цитированию и ссылкам. Таким образом складывался советский авторитетный дискурс, легитимирующий советскую социально-политическую реальность посредством выстраивания позитивной исторической мифологии.

Трансформация использования исторического образования в идеологических целях формирующейся советской идеократической системы – от отдельных исторических сюжетов и образов в обществоведческих курсах в первое послеоктябрьское десятилетие к созданию комплекса стабильных учебников по истории в 1930-е гг. (при скрупулезном контроле над их «правильным» содержанием со стороны первых руководителей партии и страны[58]) – сигнализировала об эволюции самой идеологической матрицы в сторону своеобразного сочетания идей пролетарского интернационализма и мировой революции с национально-державным мировоззрением с фактическим доминированием последнего. Это внутреннее напряжение в идеологическом комплексе явилось в конечном счете одной из причин идейно-политической неустойчивости системы, утраты ею четких прогностических ориентиров и целей, характерных для раннего этапа большевизма.

Процесс адаптации историософской базы советского марксизма к конкретным задачам исторического образования по мере продвижения советского государства к режиму единоличной власти И. В. Сталина, который нуждался в массированном идеологическом и пропагандистском обеспечении, в известном смысле опирался на психоментальные особенности российского общества: возник феномен одновременной актуализации общинно-социалистического и авторитарно-монархического идеала, полярных по отношению друг к другу с точки зрения их оценочного восприятия, но сходных (в российских условиях) в смысле преклонения перед харизматической фигурой вождя. Поэтому ревизия положения классического марксизма о недопустимости абсолютных авторитетов в революционной теории и практике, предпринятая в советском марксизме, не вызывала отторжения не только у масс, но и у носителей социалистической теории.

В целом же популяризация социалистической идеологии, которая предполагала тиражирование ряда положений философии марксизма, идеи революционности и классовой борьбы, отрицания религии и др., происходила под знаком праксиологической мобилизации: историки 1920-х гг., взяв у теоретиков пролетариата основные идеи (материалистическое объяснение истории, стадиального развития общества, концепцию классовой борьбы и различных форм ее проявления на определенных этапах общественного развития, концепцию государства и его роли в истории), попытались применить их в своей практической деятельности, нередко игнорируя особенности истории России. Это в полной мере сказалось на процессе формирования корпуса учебных пособий по истории, который зависел от марксистской историософии не меньше, чем от идейно-политической конъюнктуры, испытывая вместе с тем влияние самого исторического сообщества.

В организационных формах исторической науки наиболее важным изменением стало появление двух основных ее направлений: истории партии и истории СССР. При этом именно историко-партийное направление призвано было создать марксистскую версию истории России.

Историко-партийное направление начало создаваться с первых дней существования советской системы и просуществовало до ее конца. Оно приобрело, с одной стороны, явно выраженную функцию поддержания и научного обоснования партийно-идеологических доктрин, а с другой – буфера между партийно-государственными органами и собственно историко-научным сообществом. Стиль, традиции взаимоотношений между государством и историко-партийным направлением вольно или невольно переносились и на взаимоотношения со всем историко-научным сообществом.