Таким образом, 1930-е гг. стали одним из самых противоречивых периодов в истории нашей страны в сфере развития высшего образования и науки. С одной стороны, в этот период наблюдаются небывалый рост сети высших учебных заведений, развитие научно-исследовательских учреждений и направлений, исправление допущенных в 1920-е гг. деформаций и прекращение экспериментов над высшей школой и научными институциями. Истории как комплексу знаний было возвращено ее достойное место в социокультурной, политической и общественной системах. С другой стороны, усиливающийся год от года административный нажим в научно-образовательной сфере, попытка полностью подчинить образование и науку целям обслуживания господствующей идеологии на фоне репрессий в отношении научно-педагогических кадров (как, собственно, и во всех остальных сферах жизни общества), привели к ряду негативных последствий, которые сказывались как в целом на состоянии исторического образования и исторической науки в стране, так и на их специфическом положении в Сибири.
Ряд особенностей сибирской высшей школы – периферийное состояние учебных заведений, провинциальный характер образовательной деятельности и исследовательских направлений, отдаленность от крупных научно-образовательных центров страны СССР, молодость сибирских исторических институций и малочисленность профессиональных историков – привел к тому, что трагические события довоенного десятилетия (прежде всего второй половины 1930-х гг.) не нашли масштабного отражения на территории Сибири, как это имело место в крупных городах европейской части СССР. При курсе центральных и региональных государственно-партийных органов власти на усиление идеологического контроля над историческим знанием сибирских историков репрессии все-таки не затронули в такой степени, как в европейской части страны.
Сталинский период 1930-х – первой половины 1950-х гг. явился временем становления, развития, а отчасти и возрождения классической модели исторического образования и организации исторических исследований в советской высшей школе.
В комплексе с мерами по организации и расширению сети педагогического образования в стране и в сибирском регионе шел параллельный процесс институционализации системы исторических структурных подразделений вузов Сибири. Трудности организационного периода 1930-х гг. в сибирской высшей школе осложнялись во многом и проблемой кадрового обеспечения процесса подготовки историков. Прерванная на долгие годы после Гражданской войны традиция дореволюционного исторического образования сказывалась в довоенный период на всех этих процессах. Ситуация усугублялась чередой (хотя и не столь значительных, как в европейской части) политических репрессий в отношении профессорско-преподавательского и студенческого состава. Подвергалось идеологическому воздействию и содержание научно-образовательной составляющей высшей школы.
С другой стороны, риторика идеологических кампаний способствовала разработке и развитию многих исследовательских направлений, которые в иных условиях вряд ли могли были развиться, – это военно-патриотическая тематика, в т. ч. связанная с прошлым Сибири, сюжеты, посвященные достижениям русской и сибирской культуры, биографии видных русских и сибирских деятелей науки, искусства, литературы и т. п.
Идеологические кампании негативно отразились на научно-педагогической карьере некоторых сибирских историков. Вынужденные менять место работы, сибирские города покидали одни из лучших представителей сибирской высшей школы и науки. Другой стороной этого процесса явился приток в сибирские научно-образовательные учреждения высококвалифицированных специалистов из городов европейской части СССР. Оказавшись в Сибири не по своей воле, они тем не менее остались работать в вузах и научных учреждениях Сибири, составив в дальнейшем серьезную основу для развития исторического образования и исторической науки в регионе.