Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма

В процессе подготовки историков в сибирских вузах в полной мере проявлялась как региональная, так и отраслевая специфика. Региональная специфика выражалась в особенностях формирования контингента студентов, характерных именно для провинциальных периферийных вузов СССР (состав, наличие «неблагонадежных элементов» в числе студентов-историков, количественные и качественные характеристики состава, повышенный спрос на историческое образование и наличие значительной партийно-комсомольской прослойки). Также к региональному аспекту, характеризовавшему систему подготовки историков, относилось и то обстоятельство, что в силу периферийности и провинциальности сибирских университетов и пединститутов, здесь не нашли существенного отражения идеологические кампании и политические процессы второй половины 1940-х – начала 1950-х гг., которые имели место в центральных городах СССР. Отраслевая специфика выражалась в том, что именно в научно-образовательном и политико-воспитательном процессах в среде историков нашла наиболее яркое проявление идейно-политическая составляющая. Студенты-историки, представлявшие собой особую категорию советской «прединтеллигенции», были вовлечены, пожалуй, в наибольшей степени, нежели другие студенты, в орбиту комплексных мероприятий, направленных на формирование и развитие у них идеологических и политических установок.

В послевоенный период развитию исторического образования и исторической науки в сибирских вузах был придан дополнительный импульс путем принятия ряда решений органами государственной власти, через комплекс мероприятий законодательного и административного характера. Эти меры были направлены на дальнейшее укрепление и развитие как самой сети исторических структурных подразделений, приведение в порядок ее работы, так и на укрепление кадрового потенциала сибирских вузов, привлечение высококвалифицированных преподавателей и ученых к работе в Сибири. Особое внимание было уделено развитию внутреннего потенциала в деле формирования кадровой базы сибирских историков – через развитие аспирантуры, организацию научно-образовательной системыи т. п.

Все это укладывалось в общекультурное русло модернизационных процессов, прерванных войной. Позднесталинский период подвел своего рода черту под вторым этапом советской модернизации, институционализировавшей высшее историческое образование и вузовскую историческую науку: окончательно сложился облик советского историка и сама модель советской исторической науки, стоявшей на позициях национал-государственнического патриотизма. Эти параметры можно считать отражением тех модерновых форм общественного сознания, которые смог создать на зыбком основании общинно-крестьянской психологии советский проект. Преобладавшая, на первый взгляд, идеологическая составляющая была лишь внешней оболочкой ответа молодого советского научного социума на объективные вызовы времени. Если угодно, это была своеобразная болезнь роста исторической науки, институциональное оформление которой пришлось на период беспрецедентных социально-экономических экспериментов и глобальных политических катаклизмов.

Сложившийся феномен управляемой науки (в том числе и прежде всего – исторической) превращал научный поиск в попытки рационального обоснования и экспериментального подтверждения верности избранного пути. Неизбежно возникавшие при этом профессиональные деформации самого научного сообщества историков не отменяли главного. За несколько десятилетий в закрытом обществе догосударственного типа сознания удалось сформировать историческую ценностно-смысловую матрицу с элементами модернового восприятия социального времени.

В данный период продолжала реализовываться модель регионализации исторической науки, принятая еще в 1930-е гг., что не приводило к принципиальным изменениям в центр-периферийных отношениях как на общесоюзном уровне, так и внутри самого сибирского научно-образовательного пространства. Временное оживление периферийной вузовской науки за счет кадрового импульса в военный и в первый послевоенный периоды практически никак не повлияло на подчиненный характер реализации научно-образовательных исторических практик в Сибири. Направления научного поиска и процесс становления научно-исторических школ все так же директивно определялись центром, не предлагавшим при этом качественно новых форм и организационных моделей. Внутренняя периферия сибирской исторической науки в тех условиях не имела собственных импульсов к дальнейшему развитию, которое, как правило, было ситуативным, определяясь субъективными факторами.

Исчерпание мобилизационных резервов сталинской модели советской модернизации приостановило и темпы культурной колонизации сибирского края. Тем не менее осознававшее собственные потенции местное научно-историческое сообщество сумело не растерять их в горниле репрессий и идеологических кампаний, сохранив себя для дальнейшего продвижения на новые территориальные и смысловые рубежи.

Заключение