Пошел первый снег, воздух бодрит. Снег не очень глубокий, около пяти сантиметров, и вполне подходит для прогулок. Мне говорили, что эмигранты из жарких стран радуются снегу в первый год, может, потом еще пару лет, но потом неизбежно наступает страх, и приближение зимы вызывает у них хандру и беспокойство. С другой стороны, если бы не мой разговор с женщиной, у которой я регистрировался на курсы плавания, люди говорили бы, что в Индии никто не умеет плавать.
Берта на улице. Убирает снег с дорожки на парковке. У нее тяжелая и широкая лопата, которой она орудует мастерски.
Меня постоянно беспокоят старые батареи в моей квартире. Они не перестают на разные лады издавать звуки смертельной агонии и по настроению становятся то горячими, то холодными, то холодными, то горячими. Их температуру контролировать невозможно. Спустившись в холл, говорю об этом с Бертой. Там сидит и старик. Его подбородок, кажется, еще глубже ушел в грудь. А лицо стало желтовато-серым.
– Ничего. Волнения не надо. Нет причин, – говорит Берта, роняя вокруг меня грубо вырубленные глыбы слов. – Батарея не работать, вы говорить мне. Вам холодно, вы идти ко мне, я вас согреть.
И она со смехом широко раскрывает объятия. Я отступаю, она наступает, сначала груди, потом она, как будто на меня надвигаются бравые носы двух ледоколов. Она смотрит на старика: оценил ли он сцену.
– Вы не бояться. Я спасать и согревать.
Но старик смотрит на улицу на падающие снежинки. О чем он думает, глядя на них? О детстве, о снеговиках в шляпах и с трубками, об игре в снежки, о снежном Рождестве и о рождественских елках? О чем буду думать я, состарившись в этой стране, когда буду сидеть и смотреть на падающий снег? Мне уже поздно лепить снеговиков и играть в снежки, у меня останутся лишь воспоминания о детских мыслях и мечтах, родившихся из заснеженных видов и зимних чудес на рождественских открытках, таких популярных в Бомбее. Мои снеговики, снежки и рождественские елки рассыпаны по страницам книг Энид Блайтон среди приключений «Великолепной пятерки», «Пяти юных сыщиков» и «Тайной семерки». Мне труднее, чем старику, забыть свои снежинки, потому что мои никогда не тают.
Наконец это случилось. Отопление отказало. Не как обычно – то есть, то нет. Отказало окончательно. Сдохло. Батареи ледяные. Как и все вокруг. Нет горячей воды. Естественно. Ведь радиаторы нагреваются, когда горячая вода циркулирует по трубам. Или наоборот? Нет горячей воды, потому что она перестала циркулировать в радиаторах? Мне все равно, я слишком замерз, чтобы выяснять причинно-следственные отношения. Может, здесь связи вообще нет.
Быстро одеваюсь, влезаю в зимнюю куртку и спускаюсь в холл. Лифт не работает, потому что нет электричества. Иду по лестнице. Внизу уже собралось несколько жильцов, и Берта объявила, что она позвонила в администрацию. Они посылают человека. Поднимаюсь к себе наверх. Всего на один этаж. Лифт – просто дурная привычка. В Фирозша-Баг лифты были, как правило, сломаны. По лестнице выхожу в коридор рядом с квартирой старика. Думаю о его холодных ногах и руках. Должно быть, без отопления ему совсем плохо, бедняге.
Иду по длинному коридору. Чувствую, что что-то не так, но не могу понять что. Смотрю на ковер, потолок, обои на стенах – все кажется таким же, как всегда. Может, это ощущение холода делает все необычным.
ПЖ открывает дверь.
– Вчера у старика случился второй инсульт. Его увезли в больницу.
Запах лекарств. Вот в чем дело. Его нет в коридоре.