Истории Фирозша-Баг

Полтора года назад жильцы переехали сюда со своими убогими пожитками: двумя чемоданами, одним вещевым мешком, увесистой клеткой для попугая (пустой, но все еще с именем ее прежнего обитателя: «Пестон-джи Попут»), заводным граммофоном и одной пластинкой «Сахи сурадж»[127] с песней-восхвалением утреннему солнцу, хрупкий шеллак которой, делающий 78 оборотов в минуту, был завернут в несколько слоев сари и уложен в чемодан.

В те дни обе комнаты не запирались. Хуршидбай заглядывала к соседям, махала рукой маленькому Адилю и спрашивала, как у него дела. Иногда Кашмира заходила к пожилой чете справиться, не нужно ли им чего-нибудь. Она заметила, что к обстановке прибавились два подержанных стула и небольшой складной стол. На стол водрузили клетку умершего или исчезнувшего Пестон-джи. Однажды Кашмира увидела, как Хуршидбай стоит у пустой клетки и смотрит на качельки внутри, и ее охватила жалость к этой милой седовласой женщине. Она представила, каким тяжким бременем должны лежать воспоминания о дорогом попугае на старых плечах стоявшей перед клеткой Хуршидбай. Та кивком пригласила ее войти и, сжав Кашмире руку своими костлявыми пальцами, сказала:

– Как сладко посвистывал мой Пестон-джи и как он был прав.

Попугай все еще является ей в снах, когда возникают неприятности, поведала Хуршидбай, и своим свистом сообщает ей о будущем, и только она одна может расшифровать его свист.

Когда в тот вечер Кашмира рассказала Боману об услышанном, он заявил, что у старушки определенно винтиков в голове не хватает.

Мелкие неурядицы между двумя семьями легко улаживались. Хуршидбай попросила, чтобы для утренней молитвы в ее распоряжение была полностью предоставлена веранда. Кроме того, ей не хотелось, чтобы Кашмира выходила туда во время месячных. Боман и Кашмира с удивленной улыбкой согласились. Хуршидбай вставала каждый день в пять часов и, почистив зубы, расчехляла свой граммофон, чтобы послушать «Сахи сурадж», истовую дань восходящему солнцу. В качестве соглашения, основанного на взаимном уважении, Боман и Кашмира попросили, чтобы граммофон заводился не раньше семи часов.

Вскоре все в доме привыкли видеть, как Хуршидбай идет в сторону агьяри, на базар или обратно, а иногда под руку с Ардаширом отправляется кормить голубей на пляж Чаупатти. Постепенно до Кашмиры дошли слухи о том, каким образом эта пожилая чета оказалось бездомной в таком почтенном возрасте. Наджамай из корпуса «С» всегда останавливалась поболтать, если узнавала какие-нибудь новости из своих многочисленных источников. Ее беспокоило, что Боман и Кашмира пустили к себе жить незнакомых людей. Ну и что с того, что они тоже парси? В наше время никому нельзя доверять. Этот урок, по ее словам, она извлекла после убийства в храме огня, когда дастур-джи был заколот нанятым на работу чашнивалой. Поэтому Наджамай дала себе зарок докопаться до истины, в чем, однако, не слишком преуспела.

По одной версии, бездомность новых жильцов была следствием семейной распри. Якобы много лет назад Ардашир поклялся никогда не переступать порог собственного дома, пока там живет некий человек. Хотя, чтобы никогда не повышавший голос Ардашир дал такую клятву, казалось весьма сомнительным.

По другой версии, нечто довольно постыдное произошло между Хуршидбай и неизвестным мужчиной, родственником Ардашира, и после этой истории им ничего не оставалось делать, кроме как собрать свои вещи и уехать. Но и в этом случае невозможно было представить, чтобы чопорная, регулярно посещавшая агьяри Хуршидбай с неизменно покрытой головой завела интрижку на стороне.

Но была еще и третья версия, самая печальная. Пожилые люди, всю жизнь тяжело работая и экономя каждую копейку, смогли дать образование своему единственному сыну и отправить его в Канаду. Несколько лет спустя он оплатил их переезд, и тогда они продали квартиру и уехали к нему, однако выяснилось, что сын теперь совсем не такой, каким был раньше, и после разочарования и дурного обращения они вернулись в Бомбей, бездомные и безутешные.

Кашмира не придавала большого значения всем этим россказням. Но иногда, беря с веранды брошенную почтальоном почту, она находила письмо из Канады, адресованное Ардаширу и Хуршидбай. Жестокосердный сын? На обратном адресе стояла та же фамилия. Но, если он плохо обошелся с ними в Канаде, не имело никакого смысла возвращаться в Бомбей. Особенно потому, что здесь им уже негде было жить. Да, сыновья могут оказаться неблагодарными, но что поделаешь? Лучше оставаться там, где, по крайней мере, хорошие еда, вода и воздух.

Кашмира отдавала письмо, вскользь замечая, какая на нем красивая иностранная марка, и надеясь получить хоть какой-нибудь комментарий, возможно, ключ к разгадке авторства. Но кроме «спасибо» Хуршидбай ничего не говорила, брала ее за руку и вела к клетке, где снова рассказывала о жизни Пестон-джи.

Когда врач сказал, что, да, Кашмира беременна, Боман решил, что пора им получить назад всю квартиру целиком. С двумя детьми им понадобятся две комнаты.