Истории Фирозша-Баг

Она заговорила с ним, когда они ждали начала репетиции. Ему потребовалось немало мужества, копившегося целых два года, чтобы записаться в университетский хор. Как он правильно догадывался, в хоре пели в основном представители ненавистного вида из школ с совместным обучением, которые, в дополнение к преимуществам в стиле одежды, пришли туда с предыдущим опытом пения в школьном хоре и с соответствующей долей высокомерия. Он же мог похвастаться только любовью к музыке и хорошим, но нетренированным слухом. После первого же занятия он решил, что больше туда не придет. У него было ощущение, будто он явился без приглашения на светский раут.

Но прошла неделя, в течение которой он снова смог поднакопить мужества. И вот наконец наступил день занятия. Она пела сопрано, он басом. Разговор начала она, и Джахангир с облегчением обнаружил, что ему легко его поддерживать. Она говорила много, особенно об их дирижере Клоде:

– Этот напыщенный осел думает, что все девушки в хоре – его собственность. В следующий раз, когда он меня обнимет, я выхвачу у него дирижерскую палочку и ткну прямо в его лягушачьи глазки.

Джахангир рассмеялся и сам удивился, как естественно это произошло.

После того случая они часто разговаривали. Боязнь покраснеть, когда она с ним заговорит, или начать запинаться, если он решит, что их кто-то подслушивает, постепенно улетучивалась. Он взял у нее почитать книги, познакомился с ее родителями и потом часто заходил взять еще книг. Иногда она упоминала фильмы, которые видела или хотела посмотреть, и говорила, что было бы здорово пойти вместе, но до конкретных планов дело так и не доходило.

Джахангир никогда не был любителем кино. Среди конвертов с надписями: «Квартплата», «Вода», «Свет» и другими последний был подписан: «Карманные деньги». Но этот всегда оставался пустой. А если иногда Джахангир мог наскрести деньги на билет в кино, то ни в школе, ни в Фирозша-Баг не было никого, с кем бы ему хотелось туда пойти. Невысокое мнение о мальчишках Фирозша-Баг, сформировавшееся во времена Песи-падмару и бед, выпавших тогда на его долю, не изменилось. Он предпочитал сидеть и читать на ступеньках лестницы корпуса «С» или наблюдать за тем, что делается во дворе. Иногда он слышал, как мальчишки рассказывают о своих героических подвигах в кинотеатре: швыряют в зрителей бумажные шарики, скатанные из пакетов от крекеров, улюлюкают или свистят в темноте и ждут, когда зрители начнут на них шикать. К этим детским шалостям он не испытывал ничего, кроме презрения. С ребятами он разделял только радость от рассказов Наримана Хансотии на ступеньках корпуса «В».

Когда миссис Бальсара решила, что сын достаточно вырос, чтобы гулять в одиночестве, при условии, что возвращаться он всегда должен в восемь, Джахангир изменил заведенный порядок вечерних прогулок. Он начал ходить в Висячие сады. Его любимым местом стала детская площадка после того, как дети уходили с нее в сумерках. Тогда каждый вечер она превращалась в спортзал. Люди приходили регулярно и импровизировали, используя различные перекладины и перила на горках или качелях для подтягиваний и отжиманий, а доску качелей-балансиров для накачивания пресса. Наверное, они как-то договорились с ночным сторожем, потому что это ведь была детская площадка. Джахангир, спрятавшись за кустом или за деревом, наблюдал за тренировками. Эти люди его потрясали. Их перекатывающаяся потная мускулатура была увеличенным вариантом мальчишеских тел из школьного спортзала. Разглядывание мощных торсов и конечностей имело странное воздействие на его собственное худощавое тело, которое иногда начинало ощущать потребность в таких же мускулах и жилах на своих изящных руках и ногах.

Позже, уже учась в колледже, Джахангир перестал ходить в Висячие сады. Он вдруг резко почувствовал свое одиночество и решил, что глупо бродить среди айя с детьми или парочек, ищущих уединения. Прятаться и смотреть, как люди тренируются, тоже казалось неправильным.

Его новым увлечением стало кино. В темном зрительном зале было совершенно неважно, пришел он один или нет. Если он садился рядом с девушкой, то фантазировал, что они пришли вместе и ее сердце бьется так же сильно, как его. Он как будто случайно касался ее локтем на общем подлокотнике кресла. Когда в антракте или после сеанса она проходила мимо, он нежно проводил коленями по задней стороне ее бедер, словно тихонько гладя. Ерзал, притворяясь, что пытается обеспечить ей как можно больше места, но не забывал доставить себе удовольствие. Это были мгновения чистого экстаза, мгновения, которые он потом еще раз переживал ночью в постели. Иногда, если рядом с ним оказывалась слишком активная парочка, он больше смотрел на них, чем на экран, выкручивая голову, как в школе под партами и скамьями. Но, когда выходил из кинотеатра, его спутниками были лишь свернутая шея и боль в груди.