Он позвонил в дверь. Дал один короткий звонок. Палец соскользнул, и рука вяло опустилась вдоль туловища. У него не хватало сил завершить условленный сигнал членов семьи: два коротких звонка и один долгий.
Мама открыла небольшую щель, не снимая цепочки.
– Решил меня одурачить одним звонком, да?
Джахангир замотал головой. Он вяло цеплялся за дверь и хотел ответить, но из-за нехватки воздуха не мог выдавить ни слова.
– Ты знаешь, который сейчас час?
Он кивнул и показал ей часы. Восемь тридцать.
– На этот раз ты перешел все границы. Твой отец говорит: потерпи, он еще мальчик. Еще мальчик, да, но этот мальчик залез на крышу.
Она оттолкнула его руку и плотно захлопнула дверь.
Все еще прислонившись к двери, он потянулся к звонку и стал звонить. Отчаянно, снова и снова: два коротких и один длинный, два коротких и один длинный, опять и опять, как будто этот знакомый сигнал волшебным образом откроет ему дверь. Дверь оставалась закрытой. В квартире стояла тишина. Он опустил руку. Соскользнул на пол и сел ждать.
Дыхание восстановилось, но мокрая одежда прилипла к телу, и он очень замерз. Когда он ходил в школу, мама, если утром шел дождь, сопровождала его с полотенцем, сменой носков и ботинками. В школе она сушила ему ноги, надевала новые носки и вместо резиновых сапог давала сухие ботинки.
Он достал носовой платок и вытер лицо, потом откинул назад мокрые волосы. С балкона в дверь дул порывистый ветер. Джахангира затрясло от холода, и он, шаркая, перебрался в узкий коридорчик, прикрытый лестницей. Посмотрел на часы. Все еще восемь тридцать. Наверное, остановились, залитые дождем. Это был подарок от мамы и папы за диплом с отличием на экзамене Комитета по подбору кадров. Он надеялся, что соседи не станут выглядывать из своих квартир, иначе новость разлетится по всем трем корпусам Фирозша-Баг. Тогда мальчишки придумают ему новые прозвища. Он дремал, прислонившись к стене, пока его не разбудило легкое позвякивание снимаемой цепочки.
Уроки плавания
Сегодня хорошо слышно, как скрипит кресло-каталка проезжающего по коридору старика, хотя в некоторые дни это лишь тихое жужжание. Может, тут играет роль, с какой силой он шлепается в него или как распределяется его вес. Обычно старик едет в холл и почти все время сидит там, беседуя с входящими или выходящими жильцами. Именно там несколько дней назад он впервые со мной заговорил. Я ждал лифта, вернувшись из «Итона»[183] с новыми плавками.
– Здравствуйте, – сказал он.
Я с улыбкой кивнул.
– Какой прекрасный летний день!
– Да, – ответил я, – погода чудесная.
Он подвинул кресло, чтобы встать напротив.
– Сколько мне лет, как вы думаете?
Я посмотрел на него с удивлением. Тогда он добавил:
– Ну, давайте. Попробуйте догадаться.
Я понял, в чем дело. Ему можно было дать около семидесяти пяти, хотя волосы все еще были черные, поэтому я сказал:
– Шестьдесят пять?
Раздался смешок, переходящий в хрип.
– В следующем месяце мне будет семьдесят семь.
Я почти угадал.
С тех пор я слышал, как он несколько раз задавал этот вопрос, и все играли по правилам. Липовые догадки варьировались в диапазоне от шестидесяти до семидесяти. Если он бывал приодет, цифра называлась поменьше. Когда старик сидит в холле на диване и смотрит бессмысленным взглядом на парковку, он напоминает мне дедушку. Единственная разница в том, что он сидит с неподвижностью жертвы инсульта, а у дедушки из-за болезни Паркинсона руки и ноги ходили ходуном. Когда дедушка уже не мог держать газету «Бомбей самачар»[184] так, чтобы ее можно было читать, он шел на веранду и там сидел и смотрел пустым взглядом на машины, проезжающие мимо Фирозша-Баг. Или махал всем, кого видел во дворе: Рустом-джи, Нариману Ханотии в его «мерседес-бенце» 1932 года, толстой
Португалка, живущая на другой стороне коридора, кое-что рассказала мне о старике. В нашем многоквартирном доме она занимается связями с общественностью. Чтобы собирать и распространять информацию, она позволяет себе без стеснения распахивать свою дверь, если появились какие-нибудь интересные новости. Подглядывать в щель или глазок – это не для нее. Она напоминает мне героиню фильма – кажется, он назывался «Босиком по парку»[185], – которая оставляла пустые банки из-под пива на лестничной площадке, чтобы проходивший человек споткнулся и таким образом подал ей сигнал. Но Португальской Женщине (ПЖ) не нужны банки из-под пива. Громыхания открывающихся и закрывающихся дверей лифта вполне достаточно.
За стариком присматривает дочь. Он жил один до инсульта, который совпал с разводом его младшей дочери в Ванкувере. Она вернулась к нему, и они переехали в этот невысокий многоквартирный дом в Дон-Миллсе. ПЖ говорит, что дочь ни с кем в доме не разговаривает, но за отцом ухаживает хорошо.