Истории Фирозша-Баг

Выхожу, а они едут дальше на третий этаж. Мне предстоит готовиться к вечеру понедельника, моему первому уроку плавания. Средняя школа, расположенная позади нашего здания, предлагает, кроме обычного набора кружков макраме, керамики и гончарного дела, занятия для начинающих взрослых.

Женщина за стойкой регистрации вполне дружелюбна. Она дает мне возможность удовлетворить непреодолимое желание объяснить свое неумение.

– Вы из Индии? – спрашивает она. Я киваю. – Надеюсь, вас не смутит мой вопрос, но мне любопытно, потому что несколько минут назад одна пара из Индии, муж и жена, тоже зарегистрировались. В Индии плавание не очень распространено?

– Наоборот, – отвечаю я. – Индусы плавают, как рыбы. Я исключение из правила. От моего дома до пляжа Чаупатти в Бомбее всего пять минут пешком. Это один из самых красивых бомбейских пляжей, или был одним из самых красивых, пока его не изгадили. Как бы там ни было, хотя мы жили близко, плавать я так и не научился. Такое случается.

– Да, – сказала она, – так иногда бывает. Вот я, например. Не умею кататься на велосипеде. Всегда боялась на него забираться, думала, что обязательно упаду.

За мной скопилась очередь.

– Было приятно с вами поговорить, – сказала она. – Надеюсь, вам понравятся наши занятия.

Искусство плавания оказалось в западне, зажатое между дьяволом и глубоким синим морем. Дьяволом были деньги, которых вечно не хватало, что делало недоступными частные клубы для пловцов. А глубокое синее море на пляже Чаупатти было серым и мутным от мусора, слишком грязным, чтобы в него погружаться. Время от времени мы с мамой устраивали испытание своему мужеству, и она водила меня на пляж, где пыталась научить плавать. Но, плескаясь в воде, мы выдерживали лишь несколько минут. Рано или поздно что-нибудь всплывало и касалось наших ног, бедер или пояса, в зависимости от того, насколько глубоко мы заходили. Нам становилось противно, и мы вылезали на берег.

Образ воды периодически возникает в моей жизни. Пляж Чаупатти, а теперь бассейн в средней школе. Этот универсальный символ жизни и возрождения меня только расстраивает и больше ничего. Может, бассейн все же изменит столь плачевную тенденцию.

Когда образы и символы встречаются в таком изобилии, простираясь или катясь волнами по странице без хитростей и уловок, хочется сказать, как они очевидны и безыскусны. Символы, в конце концов, должны быть неподвижными и нежными, как капельки росы, маленькими, однако переливающимися разнообразными смыслами. Но что происходит, когда на странице самой жизни ты встречаешь постоянно колышущееся, обхватывающее тебя со всех сторон, огромное грязное море? Капелькам росы и океанам определено место – каждому свое. Нариман Хансотия, несомненно, знал это, когда рассказывал свои истории ребятам из Фирозша-Баг.

Море в Чаупатти было обречено принимать ежедневные жизненные отправления в их конечной стадии. Казалось, что чем грязнее оно становится, тем больше привлекает людей – уличных мальчишек, нищих и бродяг, которые копаются в выброшенном на берег мусоре (или, возможно, это толпы людей сделали море еще грязнее? Еще один случай, когда причина и следствие размываются, не поддаваясь распознаванию).

Во время многих религиозных праздников по окончании положенных церемоний море также использовалось как хранилище предметов культа. Но такое использование должно быть нормировано, как выдача риса и керосина. В праздник Ганеша-чатуртхи под аккомпанемент барабанов и множества духовых инструментов людские процессии несли глиняные фигуры бога Ганеши с гирляндами и разнообразными украшениями. Музыка становилась все более безумной, чем ближе они подходили к Чаупатти и к месту погружения в море.

Был еще День кокоса, хотя он не пользовался такой же популярностью, как праздник Ганеша-чатуртхи. С точки зрения стороннего наблюдателя, бросание кокосов в море не такое уж красочное зрелище. Кроме того, мы использовали море, чтобы выбрасывать в него то, что осталось от парсийских религиозных праздников, в том числе цветы или пепел сандалового дерева, сгоревшего на священном огне. Их нельзя выкидывать с обычным мусором, но положено вручать заботам Авана Язада, владыки моря. Ему же отдавались и ненужные вещи, которые, однако, было жалко выбросить, например старые фотографии.

После смерти дедушки мы тоже кое-что отнесли в море. Начался прилив. Мы всегда сверялись с газетой, когда собирались совершать такие ритуалы. Отлив означал бы, что нам придется долго идти по топкому песку, пока не добредем до воды. Большая часть вещей затем часто выносится волнами на берег, но мы пытались забросить их как можно дальше и после этого ждали еще несколько минут. Если вещи сразу же не приплывали назад, можно было притвориться, что их теперь будет постоянно хранить Аван Язад, – мысль утешительная. Всего, что мы отправили в море, я не помню, но в пакете точно лежали дедушкины щетка и гребень, кушти и пилюли «Кемадрин», которые помогали ему справляться с болезнью Паркинсона.