Истории, пожалуй, круче, чем у вашего браузера [сборник]

Ева, не вкусившая яблока. Венера, из морской пены рожденная и вышедшая из волн во всем невинно-дерзком великолепии. Павел потупил взор.

— Пойдем. — Взяв обоих за руки, Влад потянул их за собой — из комнаты в коридор, оттуда — в ванную комнату. — Ниночка, прими душ.

Он открыл кран и подсадил жену, помогая забраться в ванну через бортик.

«Хлеба и зрелищ», — требовали древние римляне. Владу с Павлом стало не до хлеба. Нина царила перед очумевшими взорами, улетала сквозь покрывало струй и парила в сияющем ореоле. Мечтательное лицо, подставленное брызгам и потокам, руки, шея, плечи, спина, бедра… все играло и дышало жизнью. В искрящем облаке Нина плескалась как ребенок или бросалась в другую крайность — исполняла дуэтом с водой сводящий с ума намеками и непристойными предложениями танец бесстыжей стриптизерши.

Влад перехватил поползшую к очкам руку Павла и, резко подняв ее, припечатал центром ладони в сосок, пальцами по окружности.

Павел поперхнулся, рука непроизвольно попыталась отдернуться.

— Почувствуй! — Влад крепко удерживал сверху. — Вот этого нет в твоей картине — жизни! Женщина перед тобой — не ваза для натюрморта, она живет и хочет радоваться. Не лишай ее, даже нарисованную, этой возможности.

Нина замерла, словно играя в «остановись мгновенье», мышцы напряглись, глаза закрылись.

Свободной рукой Влад выключил воду.

— Это тело, эта кожа, эта женщина — все это создано для счастья. Где оно в твоей работе?

Лицо Павла менялось на глазах: дикие фантазии обрели плоть и кровь, мысли закружились в бесовском танце и понеслись вперед, подключая застоявшееся воображение, что вдруг вырвалось из шока и устремилось наверстывать упущенное.

— Чувствуешь? — спросил Влад.

— Да, — выдавил художник.

Влад оторвал чужую руку от жены.

— Сможешь передать?

— Наверное. Точно, смогу. Уверен.

— Дерзай.

Вытолкнутый из ванной творец нетвердой походкой прошествовал к мольберту, Влад прикрыл дверь и обнял мокрое тело Нины.

Она склонила голову. Утопив лицо на груди, он слушал ее сердце. Так они простояли вечность длиной в минуту — в обнимку, в любви и тихой необъяснимой страсти. Ангелы-хранители взаимного счастья.

— Я люблю тебя, — прошептал Влад.

— Я тоже, — прошелестело над головой.

Макушки коснулся теплый поцелуй.

Когда они вышли в комнату, Павел упаковывал картину.

— Я знаю, как надо писать, — сказал он, не оборачиваясь. — Доделаю дома. Я понял. Я сумею. И позвоню.

Навьючив горб художественного скарба, художник отбыл, унося с собой частицу не принадлежащей ему любви.

6

Павел позвонил через месяц.

— Я закончил… — Чувствовалось, как он подбирает разбегавшиеся слова. — Простите, опять получилось не то, что заказывали. Точнее, получилось именно то, но не так. В общем, я переписал заново. Готов снизить цену. Если откажетесь от заказа, пойму. В общем, приходите, картина готова.

Влад поехал один. Не то, чтоб Нина не хотела… Просто не нужно ей быть там. У н-е-г-о.

По указанному адресу оказалась захламленная, типично студенческая квартирка, в которую невозможно проникнуть, чтоб ничего не опрокинуть. Но когда Влад преодолел барьеры, окружающее перестало существовать. Осталась только она — картина, стоящая в самодельной рамке в центре помещения.

С полотна на Влада глядело лицо Нины — настоящей, именно такой, какой он ее знал. В это лицо Павел сумел вложить все. Гордость и недоступность. Красоту и поэзию. Гармонию и эротику. Наивность и любовь к приключениям. Взвешенность и готовность к риску. Глаза, как известно, — зеркало души, но глаза на картине были не зеркалом, а оружием. В них кипела необузданность. Нина была хищником, готовым к броску. Удавом, гипнотизирующим обезволенную жертву. Глаза выдавали то, что спрятал художник: сумасшедшие желания и безудержную фантазию в их исполнении. Глаза сверлили, заставляли обливаться потом, жалили, накрывали выплескивающейся сексуальностью и манили, манили, манили… Приоткрытый в предвкушении рот обещал райское наслаждение, его недра стонали от неудовлетворенности, остальное дышало через этот рот и требовало своей части возможных и невозможных удовольствий. Переполненное жизнью тело кричало через лицо: «Я здесь! Замурованное и скрытое, я спокойно на вид, но я — взведенная пружина, я подточенная скала, готовая обрушиться на вас чувственной мощью и утопить в блаженстве…»

На картине Павел накрыл Нину одеялом. Обжигающую наготу художник спрятал от всех — от нескромных взоров, от жестокого мира, от Влада, от себя… и для себя — оставив закрытое в мыслях и воспоминаниях. Осталось только лицо, которое глядело из-под одеяла. Но какое лицо! Художник превзошел ожидания. Он выполнил условия. По-своему, но лучше, чем можно представить.

Влад кивнул.

— Это то, чего я хотел. Это она.

Картина, снимок и любовь Эпизод 2. Снимок

1

— Павел?

— Допустим.

Художник не узнал голоса в телефоне. Правильно, не друзья, не приятели, а так, осенние листики, в падении с разных деревьев зацепившиеся краешками и некоторое время парившие вместе.

— Недавно ты писал картину…

— Влад?!