Читаем Истории торговца книгами полностью

Оригинальный культурный микроклимат в низинах Челтнема, окруженных известняковыми холмами, запечатлелся в моей памяти благодаря одному дню. Однажды Стилвелл решил устроить в магазине сразу два мероприятия: дегустацию эля и демонстрацию резьбы по дереву. Резчик был худ, бородат и рьян. Летящие из-под ножа деревянные щепки то и дело задевали одетых в жилеты поклонников пенного напитка, поэтому их одобрительные ахи и причмокивания по поводу очередного сорта эля прерывались вскриками боли.

Еще как-то раз мы проводили мероприятие по случаю выхода биографии валлийского актера Ричарда Бёртона авторства Мелвина Брэгга, и тот заметил, что магазин, если воспринимать его как в глобальном, так и в узком смысле, мог бы отражать дух времени и даже привносить в него нечто свое. Уже сменив место работы, я не раз вспоминал этот разговор.

В 1990 году я открыл книжный магазин Waterstones в Кентербери. Во время собеседования Тим Уотерстоун поинтересовался, почему он должен назначить на эту столь желанную для многих должность именно меня. В ту пору я был молод и неопытен и ответил: «Потому что я смогу по-настоящему встряхнуть Кентербери». На торжественное открытие пригласили Антонию Сьюзен Байетт, которая где-то умудрилась потерять свою перчатку; эта потеря превратилась в настоящую сагу. По словам ее биографа, у нее все превращается в сказку, и именно этот факт, по моему мнению, делает ее идеальной хозяйкой книжного магазина. Выдумки и байки отлично вписываются в атмосферу книжных магазинов. Подсознание, как и детское воображение, прекрасно это знает: после того как Филип Пулман выступил в кафе с презентацией книги «Северное сияние» из трилогии «Темные начала», мне снилось, как я спускаюсь в подвал магазина (который, как правило, во снах символизирует наше бессознательное) и обнаруживаю там облаченных в доспехи белых медведей, которые бродят среди покупателей, причем ни тех ни других это ничуть не смущает.

Двое детей научили меня, что книжные магазины не просто продают книги; они настолько заряжены энергетикой людей, отпускающих на волю свое воображение, что время от времени там «выстреливают» весьма занятные истории. В магазине в Кентербери у нас было две лошадки-качалки, которые я заказал в 1990 году у братьев Стивенсон – мастеров-изготовителей лошадок-качалок самой королевы. (Разумеется, я задал Тони Стивенсону тот же вопрос, что и он в свое время задал лакею, доставив большую лошадку-качалку в Виндзор: «Она сама на ней качается?» – да, или, во всяком случае, качалась.) Лошадки приносили чуть ли не самый большой доход в «копилку на мелкие расходы», хотя ничто не могло сравниться по полярности с археологическими раскопками под магазином, которые приоткрыли взору покупателей развалины римских бань. Это по-прежнему крупнейшая из находок в истории Waterstones. Девочкам больше всего нравились лошадки. Как правило, усевшись верхом, они начинали петь или вступали в серьезную беседу со своим молчаливым скакуном. Мне удалось подслушать причудливые фантазии одной девочки, которая рассказывала их своей младшей сестре на другой лошадке, пока та наконец не взглянула на нее с подозрением и не сказала: «Ну а вот это ты уже выдумываешь».

«Ну и что, – невозмутимо ответила фантазерка, – мы же в книжном магазине!»

Ничуть не смущаясь, сочиняла истории и Джоан Роулинг. Перед началом презентации второй книги о Гарри Поттере она воспользовалась телефоном книжного магазина – эпоха мобильных телефонов тогда еще не наступила, – чтобы прочитать своей шестилетней дочери Джессике только что выдуманную сказку на ночь.

Персонажи книг и те, кто отошел в мир иной, чувствуют себя в книжном магазине куда более живыми. Недавно к нам заглянул настоятель Кентерберийского собора, чтобы подобрать книгу по случаю похорон его сестры. Пока мы бродили по магазину, он сказал, словно самому себе и как будто его сестра все еще была жива: «Она бы обрадовалась Мэгги». Охвативший меня на мгновение страх, что он говорит о бывшем премьер-министре[266], рассеялся, как только он направился к полке с книгами Джордж Элиот и начал трогать бумагу в двух изданиях «Мельницы на Флоссе» (оказалось, что под Мэгги настоятель имел в виду героиню Мэгги Талливер). В конце концов настоятель отдал предпочтение кремово-белой бумаге издания Оксфордского университета. Кипенно-белая бумага показалась ему для подобного случая слишком яркой и неуместной. Когда настоятель расплачивался, он заметил, что книжный магазин, как и храм, – это то место, куда человек может прийти за утешением и не бояться излишних расспросов, где он может найти это утешение или просто побродить в тишине, общаясь с высшими силами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых убийств
50 знаменитых убийств

Эдуард V и Карл Либкнехт, Улоф Пальме и Григорий Распутин, Джон Кеннеди и Павлик Морозов, Лев Троцкий и Владислав Листьев… Что связывает этих людей? Что общего в их судьбах? Они жили в разные исторические эпохи, в разных странах, но закончили свою жизнь одинаково — все они были убиты. Именно об убийствах, имевших большой общественно-политический резонанс, и об убийствах знаменитых людей пойдет речь в этой книге.На ее страницах вы не найдете леденящих душу подробностей преступлений маньяков и серийных убийц. Информация, предложенная авторами, беспристрастна и правдива, и если существует несколько версий совершения того или иного убийства, то приводятся они все, а уж какой из них придерживаться — дело читателей…

Александр Владимирович Фомин , Владислав Николаевич Миленький

Биографии и Мемуары / Документальное
Музыка как судьба
Музыка как судьба

Имя Георгия Свиридова, великого композитора XX века, не нуждается в представлении. Но как автор своеобразных литературных произведений - «летучих» записей, собранных в толстые тетради, которые заполнялись им с 1972 по 1994 год, Г.В. Свиридов только-только открывается для читателей. Эта книга вводит в потаенную жизнь свиридовской души и ума, позволяет приблизиться к тайне преображения «сора жизни» в гармонию творчества. Она написана умно, талантливо и горячо, отражая своеобразие этой грандиозной личности, пока еще не оцененной по достоинству. «Записи» сопровождает интересный комментарий музыковеда, президента Национального Свиридовского фонда Александра Белоненко. В издании помещены фотографии из семейного архива Свиридовых, часть из которых публикуется впервые.

Автор Неизвестeн

Биографии и Мемуары / Музыка