Истории замка Айюэбао

На самом деле Чуньюй Баоцэ, проснувшись в два часа ночи, больше не спал. Он знал, что дальнейшего сна ему не видать. Как и раньше, он накинул на плечи халат, затем, глубоко задумавшись, выпил немного холодного сока и стал размышлять о том, как ему убить эти несколько часов до рассвета. Для него это было особенное время суток, когда сплетаются между собой любовь и ненависть. В это время можно насладиться чистейшей ночной тьмой и тишиной, а также обдумать накопившиеся мысли, на которые у него не было времени уже целую неделю или дольше. Неприятно то, что в это время суток человек особенно уязвим для безрадостных воспоминаний и нарастающего чувства страха. В такие моменты он обычно старался не оставаться один в комнате, а шёл к Цветочной Госпоже, вдыхал запах солнечных лучей, оставшийся на её шкуре, и на душе становилось намного легче. Он осторожно поглаживал её, сжимал в объятиях её гладкую, блестящую шею, приникал к ней головой. Поднимавшиеся со дна души голоса и вздохи мощной волной накрывали стойло, наполненное ароматом сена. Ему даже подумалось: как это было бы впечатляюще и прекрасно, если бы в будущем учёные изобрели машину, которая позволила бы улавливать беззвучный голос человека, то есть голос души! Разумеется, машина эта должна действовать только по приказу человека, так как если она будет считывать все мысли подряд, это уже будет беспредел. Он думал о том, что если бы у него была такая машина, то количество его произведений увеличилось бы настолько, что Колодкин и его люди точно упахивались бы до полусмерти.

Чуньюй Баоцэ вышел из комнаты со стаканом в руках и, немного поколебавшись, вызвал лифт и поднялся наверх. Как и следовало ожидать, Куколка спала крепким сном. Комнату наполнял аромат абрикоса, который исходил от её тела. Он всегда считал, что этот её характерный аромат не только прекрасен, но и бесконечно ценен. Он однажды попытался вспомнить всех женщин, которых ему доводилось знать, и от каждый исходил совершенно отчётливый запах: вонючего доуфу, нежный грибной запах, запах ржавчины; от Комиссара несло низкосортным табаком с примесью запаха пороха, по которому становилось понятно, что она из профессиональных вояк. Когда Чуньюй Баоцэ присел на краешек кровати, Куколка уже открыла свои большие ясные глаза. Он нагнулся к ней пониже, надеясь разглядеть прелестную, чуть полноватую бороздку между носом и верхней губой. Куколка медленно поднялась в постели, даже не протерев глаза, и радостно глядела на сидящего перед ней мужчину. Он ощутил мощный прилив жизненных сил; это было лучшее средство, чтобы рассеять дурное настроение. Посидев немного, он глубоко втянул в себя воздух и выдохнул:

— Наверное, я и впрямь постарел.

— Ну что вы.

Он взял в горсть её волосы, а другую руку положил на её чистый лоб:

— Не спится мне, о Комиссаре думаю. Стоит закрыть глаза, как тут же возникает её образ: как она идёт впереди, обутая в широкие кожаные сапоги, с двумя пистолетами за поясом. Правильно она сказала: человеческая жизнь — это в конечном счёте одна большая война.

Куколка слушала, включив свет в изголовье кровати, чтобы лучше его видеть. Она как будто впервые увидела у него на лице лёгкий пушок вокруг глаз, придававший ему странноватый вид. Испугавшись, она потушила свет. Предрассветный воздух, казалось, приобрёл серовато-зелёный оттенок мха, покрывающего холм, на котором был выстроен замок. Дыхание у Чуньюй Баоцэ стало тяжелее, и в душе Куколки возникло тревожное предчувствие неминуемого несчастья. Этими звуками мужчины обычно сопровождают свою борьбу с сонливостью. Она знала, что как только он начинает сопеть, как паровоз, женщине следует оставить его в покое. Но в этот раз она ошиблась: он лишь положил свои тяжёлые ручищи ей на плечи и поник головой, как увядший кукурузный початок.