У входа в спальню он замешкался, так как гостям обычно не положено туда заходить. В это время хозяин жестом пригласил его войти и сам направился туда первым. Половину спальни занимал огромный кан, застеленный старомодным атласным одеялом с вышитым на красном фоне серебряным фениксом. Такие одеяла обычно давали в приданое деревенским девушкам на свадьбу. Оно трогало до глубины души с первого же взгляда. Может, это было только иллюзией, но Чуньюй Баоцэ учуял какой-то специфический запах, которому трудно дать определение. Нет, это не был тот затхлый запах, характерный для жилищ, расположенных вблизи моря; это был запах одинокого мужчины. Он хорошо знал этот запах покинутого влюблённого.
— Мы с тобой похожи: я, как и ты, одинок как перст, — непроизвольно выпалил он.
Лишь после того как слова слетели с языка, он почувствовал, что сказал лишнее.
Крайняя восточная комната поразила Чуньюй Баоцэ больше всего: у стены стояли два книжных стеллажа. Он большими шагами направился к ним, обшаривая взглядом полки. Хороших книг было немало, и не было ни одной из разряда бульварного чтива, все были как на подбор, только качественная литература — художественная, историческая, труды по экономике и по философии. Он втянул в себя воздух, пытаясь скрыть изумление, и ступал осторожно, словно боясь потревожить глубоко уснувших духов. А вот это прекрасно: если он любитель книг, то с ним можно приятно побеседовать. Отвернувшись от стеллажей, он взглянул на У Шаюаня так, как смотрят на старинного друга.
Поужинать Чуньюй Баоцэ решил в той самой закусочной на восточном краю деревни. Хозяйка-толстушка не сразу узнала гостя, а когда узнала в нём приезжавшего когда-то посетителя, несказанно обрадовалась и немедленно кликнула дочь. Чуньюй Баоцэ заметил, что девушка здорово поправилась, лицо стало белым как снег, появился двойной подбородок.
— Небось разбогатели на продаже старья? Помню, той зимой вы собирали здесь всякий хлам и даже платили деньги, чтобы послушать рыбацкие запевки, — радостно верещала хозяйка.
Чуньюй Баоцэ скромно махнул рукой:
— Да ну, это всего лишь хобби.
— Я думала, вы с той столичной девицей приехали, которая тоже запевки добывает.
Выражение «добывать запевки» показалось ему забавным. Листая то самое меню, написанное энергичным почерком, Чуньюй Баоцэ пробормотал:
— Загостилась она здесь.
— Потому что понравилось. — Хозяйка звенела столовой утварью и на радостях демонстрировала широкую белозубую улыбку.
Чуньюй Баоцэ почувствовал, что его ответы больше походят на причитания:
— Тогда нужно ловить момент, уже не девочка ведь.
— Кто это сказал? Ах, все люди мыслят по-разному, вон наш-то глава всё чахнет по своей жёнушке, что на остров сбежала. А стоит оно того?
— Не стоит, — откликнулся он и замолчал, тщательно пережёвывая только что поданную коилию со стеблями хризантемы, которые показались ему несвежими.
Хозяйка принесла вино, но он отказался.
Когда он вернулся в гостиницу, в нагрудном кармане зазвонил мобильный. Платина спрашивал, нужно ли приехать. Чуньюй Баоцэ холодно ответил:
— Не названивай мне без повода. — Затем, немного подумав, спросил: — Как там Подтяжкин и остальные?
— В целом всё нормально, весь день вели переговоры с главами обеих деревень и с городской администрацией, затем вывезли все макеты.
Чуньюй Баоцэ нажал отбой. Пока он разговаривал по телефону, Старый Сом прильнул к окошку, а сейчас, посмеиваясь, вошёл в комнату:
— Привет, начальничек.
Чуньюй Баоцэ мрачно отозвался:
— Не слишком ли фамильярно?
Пропустив замечание мимо ушей, Старый Сом заявил:
— Я выучил новую запевку.
Чуньюй Баоцэ присел на край кана, сцепив руки на затылке:
— Ну, теперь уже без денег. Пой.
Мужчина запел, не жалея голоса, — так, что аж вены вздулись, и сопровождал выводимые голосом ритмы отчаянной жестикуляцией. К концу пения он с трудом переводил дух.
— Когда собирались вытаскивать сети, накатила волна-стреха. Так бывает, только когда хозяин морской гневается. В запевке есть ругательства, так что она не для женских ушей.
— А при чём тут стреха?
— Это когда на берег большая волна накатывает: если в это время к берегу причалена лодка, её в щепки разнесёт, очень опасно…
— Угу, угу, — промычал Чуньюй Баоцэ и несколько раздражённо добавил: — если ещё появятся новые запевки, так ты пой сразу, я тебе потом оплачу вместе со счётом за постой.
Утирая пот, градом катившийся со лба, Старый Сом ответил:
— Я же для вас спел просто потому, что захотелось, причём тут деньги. Если они узнают, что это вы здесь поселились, обязательно будут бегать сюда подглядывать. Хе-хе. — Старый Сом бросил взгляд в сторону окна: — Уже иду, ай-яй, начальник У.
Он направился к выходу и тактично удалился. Чуньюй Баоцэ спрыгнул с кана. Вошедший в комнату У Шаюань жестом попросил его сесть обратно, а сам расположился на скрипучем деревянном стуле и налил себе холодного чаю. Чуньюй Баоцэ сел на краешек кана.
— Вот такие у нас условия в деревне, вы уж извините, председатель, — сказал У Шаюань, протягивая собеседнику чашку чая.