Истории замка Айюэбао

— Здесь просто чудесно, — ответил Чуньюй Баоцэ. — Мне нравится эта деревня, вот и езжу сюда.

На кане лежала парусиновая сумка, из которой выглядывала книга. Она привлекла внимание У Шаюаня. Однако он очень быстро перевёл взгляд на своего собеседника, прокашлялся, чтобы прочистить горло, и сказал:

— Пора бы нам хорошенько поговорить: это редкая возможность для нашей деревни, я имею в виду ваш приезд. Начальники из города и генеральный директор Чуньюй Фэньфан уже сказали нам всё, что полагалось, мы тоже неоднократно высказывали своё мнение. Всё это много раз обсуждалось с местными, поскольку это касается всех обитателей деревни, а дело это небывалой важности… Если наша деревня отойдёт к корпорации «Лицзинь», нам придётся вырвать свои корни и переехать в другое место, в новый район, который вы для нас спроектировали… — Он поправил очки и замолчал, видимо, ожидая ответа.

— Речь, наверное, идёт о «процессе урбанизации»? Я все эти новомодные слова не очень понимаю. — Чуньюй Баоцэ всем своим видом демонстрировал неодобрение. — Как бы это сказать? Моим словам, возможно, не поверят, обычно так не бывает, и подумают, что я хожу кругами, заигрываю с вами. К счастью, я стал гостем в Цзитаньцзяо, мне нравится здесь, я могу даже приехать сюда без повода, просто в свободное время, и мы с тобой могли бы стать добрыми друзьями, если ты не погнушаешься такой дружбой. Времени у нас полно, и мы обо всём поговорим и всё выясним. Сейчас я хочу сказать тебе вот что: всё решает Подтяжкин — ой, то бишь Чуньюй Фэньфан — и его люди. Он мне приходится внуком; на данный момент управление корпорацией полностью перешло в его руки. Ты не в курсе, но я уже давно отошёл от дел, и от моего статуса — председатель совета директоров — осталось одно название, а скоро и его не будет. Я уже давно переключился на другие вещи и поэтому сейчас торжественно заявляю, что той зимой я не соврал ни на йоту, я действительно большой любитель фольклора…

Он хотел ещё добавить, что он неутомимый книголюб и автор больших литературных трудов, но сдержался и закрыл рот на замок.

У Шаюань не выглядел удивлённым; он опустил глаза, видимо, обдумывая, насколько правдива была услышанная только что речь. Молчание длилось пару минут, затем он поднял голову, снова бросил взгляд в сторону книги, торчавшей из парусиновой сумки, и кивнул:

— Ну что ж, добившись таких результатов и имея значимые достижения, почему бы не уйти в отставку и не начать наслаждаться плодами своих трудов, — это разумное решение. Вы держите руль, они ответственны за исполнение…

— Держу? — подавленно повторил Чуньюй Баоцэ. Он обеими руками ухватился за свои колени и склонил голову. — Я уже ничего не держу, мой друг! Я не ненавижу «Лицзинь», мне отвратителен этот мощный бульдозер — уже сколько лет его втихую растаскивают на детали. Хорошо ещё, что люди в корпорации, пользуясь тем, что он не окончательно разобран, могут пустить его в ход; вот и меня они вытурили молча. Нет, вообще-то так говорить не совсем уместно, и, если быть точным, они просто толкают лодку по течению, не особо считаясь со мной. Я же, в свою очередь, живу в своё удовольствие, могу свободно заниматься тем, что мне нравится. Мне просто случайно повезло — я о том, что, никогда не стремясь стать предпринимателем или богачом, я просто плыл по течению, и жизнь сама привела меня туда, где я сейчас. В глубине души… Ты уж прости меня за столь высокопарные выражения, но я хотел сказать, что где-то на дне моей души таятся совсем иные идеалы и устремления — создавать великие духовные миры. Ох, наверное, тебе сложно такое понять. Проще говоря, я хотел выражать при помощи пера всё, что у меня на душе: всё, что я люблю и ненавижу в этом гребаном мире, все свои чувства — от любви до ненависти, а ещё надежду на то, что мир когда-нибудь изменится! У меня есть план, как его преобразовать, я ведь великий творец…

Речь его ускорялась, на лбу выступил пот. Он вдруг заметил, что У Шаюань, всё это время внимательно слушавший его с опущенным взглядом, стал постепенно поднимать голову, а глаза его за линзами очков засияли.

В комнате мгновенно воцарилась тишина, которую не нарушал ни малейший звук; не было слышно даже дыхания.

— Я… — Чуньюй Баоцэ подобрал дрожащие руки и сглотнул слюну. — Прости, когда я взволнован, я становлюсь чересчур говорлив. Наверное, дело в том, что я говорю о своих надеждах, о том человеке, которым хотел бы стать. Ты, конечно, понимаешь меня, я имею в виду, что я пока ещё не такой самоуверенный и высокомерный тип. Но, откровенно говоря, моя прежняя роль внушает мне искреннее отвращение… Сейчас я задумываюсь и понимаю, что не туда вкладывал свои душевные силы — а они у меня были, без них не было бы нынешней корпорации «Лицзинь». Она — порождение счастливой случайности, неблагодарное дитя, которое выросло и покинуло отца, дитя, которое я больше видеть не желаю.

Выговорившись, он, словно на последнем издыхании, скорчился на одеяле и с трудом переводил дух.