— Горы — основа всего! Хотя деревенские и чужаки редко бывают в горах, но всю жизнь зависят от них. Человек живёт за счёт гор. Любоваться горами — всё равно что узреть корень жизни. Корень жизни человека и дикого животного именно здесь.
Баоцэ понял его речь лишь отчасти:
— Диких зверей здесь не так уж много.
— Ай, да это ты просто мало видел. Они прячутся среди камней и в зарослях травы, некоторые днём не показываются вовсе, бурная деятельность у них начинается с наступлением ночи, когда человек отдыхает. Сколько я здесь живу, столько со мной рядом всё это зверьё.
— Я тоже буду с вами рядом, я уже взрослый.
Старик молча посмотрел на него, зажав в зубах трубку, и чуть погодя изрёк:
— Ты-то тоже, можно считать, дикий зверь.
Вечером они подготовились ко сну, улеглись на кан, но сон не шёл. Пока старик ворочался, Баоцэ думал о пройденном пути, и ему вспомнилась рыжая корова-пеструшка. Старик сел на кане и закурил, из угла выскочил кролик, вскочил на кан, и его укутало облако табачного дыма. Ночь была тихая, и чем глубже она становилась, тем смелее и громче вели себя животные снаружи. В этот момент Баоцэ готов был согласиться с тем, о чём говорил старик: в горах обитает бесчисленное множество живых существ. Одни кричали высокими голосами, другие низкими, их голоса проникали в землянку, словно ведя беседу с хозяином.
— Сынок, может, расскажешь мне, что заставило тебя пуститься в путь? — обратился старик к юноше, вынув изо рта трубку.
Снаружи раздался пронзительный крик дикой птицы, которая, похоже, стремительно пронеслась над крышей. Дождавшись, когда окончательно рассеется этот громкий звук, Баоцэ ответил:
— Я уже говорил, у меня на родине случилась беда.
Старик хмыкнул, но не сказал ни слова. Баоцэ понял, что старик ему не верит.
— И ты вечно намерен шляться на чужбине, один-одинёшенек?
Баоцэ в темноте кивнул:
— Угу. Я не могу вернуться, да и не хочу. Привык уже к такой жизни.
Старый кролик снова вспрыгнул на кан. Старик не стал его прогонять, а вместо этого взял на руки, обернул в полу халата и стал поглаживать. Баоцэ заметил, что у кролика блестят глазки. Старик, цокнув языком, сунул трубку за воротник:
— В таком возрасте уходят скитаться по свету только из-за женщин.
Баоцэ резко сел и, заикаясь, воскликнул:
— Я… Я не из-за женщин, вовсе нет!
Он искренне хотел поведать старику свою тайну, но продолжал держать рот на замке. Старик приподнял кролика и взглянул в его чёрные глазки:
— А я вот из-за женщины.
К полуночи вокруг хижины поднялся ветер, зашелестели горные травы. Крики животных как будто отступили за горный хребет. Под утро старик всё ещё бодрствовал, но больше ни о чём не говорил. Баоцэ вспоминал лучшее время в своей жизни — те дни, которые провёл рядом с учителем. Прикрыв глаза, он учуял аромат свеженапечатанного журнала, увидел глаза Ли Иня. Он ощутил прилив нежности ко всему, что знал в той жизни, даже к дублёному пальто заведующего ассоциацией крестьян-бедняков. Той ночью, лёжа рядом со стариком и с удивлением вслушиваясь в его дыхание, юноша думал о завтрашнем дне.
Глава 9
Появление Комиссара
Сидя чуть поодаль, Куколка словно сквозь сон внимательно смотрела на Чуньюй Баоцэ. Несколько грузный мужчина в очках грубыми полноватыми пальцами поглаживал ряды книг. Сейчас он напоминал ей какого-нибудь учёного или полководца, важно взирающего с возвышения на городские стены. Завоеватель, стоявший у старинного книжного шкафа орехового дерева в европейском стиле, осторожно снял очки. На висках его кучерявой головы, похоже, прибавилось несколько серебристых нитей. Она не припоминала, чтобы видела их вчера ночью, в бледно-оранжевом свете лампы. Председатель был чем-то озабочен: он опустил голову, словно ища что-то под ногами. Из соседней комнаты время от времени долетал аромат хризантемы, будто напоминая: пора продолжить их неспешную беседу с глазу на глаз. Куколка попыталась вернуться к теме позавчерашнего разговора, но Чуньюй Баоцэ не проявил к ней интереса. Он подошёл к Куколке и собрал своей рукой разметавшиеся по её плечам волосы:
— Ты похожа на лисицу.
Ей хотелось спросить: «Неужели у меня такой необузданный характер?»
Он меж тем продолжал:
— Я такую видел тогда в горах, она стояла там, где солнце садится за гору; её рыжую влажную шерсть ерошил ветер, и она смотрела прямо на меня.
Было уже десять часов утра, но он задержался и никак не хотел уходить, всё переминался с ноги на ногу, а затем сбросил свои мохнатые домашние тапочки, прошёлся босыми ногами по шероховатому ковру и налил себе чашку кофе.
— Ты, наверное, устала за эти дни от такого чтива. — Сжимая в пальцах малюсенькую кофейную чашку, он сделал глоток.
— Ну что вы, я очень рада возможности соприкоснуться со столькими тайнами вашей жизни.
— Теперь, когда они изложены на бумаге, они перестали быть тайнами. У любого секрета есть свой срок хранения, и у моих секретов он уже истёк.
Он остановил свой взгляд на её лице, а затем снова перевёл его на поблёскивавшие золотом книжные переплёты.
— Это же здорово, просто потрясающе, — восхищённо выдохнула она.