— Кто знает, может, наоборот, они станут объектом для насмешек.
Куколка покачала головой:
— Никто не будет смеяться, кишка тонка.
— Думаешь? Подчинённые Колодкина небось уже смеются.
— Значит, надо их выпороть.
Чуньюй Баоцэ рассмеялся:
— Только это нам и остаётся.
Куколка разволновалась:
— Председатель, вы наверняка знаете, чего я больше всего жду. Я бы хотела, чтобы поскорее закончились ваши страдания, чтобы вы поскорее отыскали Комиссара. Как было бы здорово, если бы вы вновь были вместе! Этот день уже близок, сколько бы препятствий ни преграждало путь, стоит лишь перешагнуть их, и вы придёте к счастью.
Чуньюй Баоцэ повернул голову к окну, устремив взгляд вдаль, на облака, плывущие над горными вершинами.
— Всё не так просто. Гор на пути не станет меньше, то же и с реками, которые предстоит преодолеть. Тогда я спешил исполнить поручение Ли Иня, отыскать его престарелого отца, но боялся отправиться в путь, боялся угодить в гигантскую сеть. Подобно пуганой вороне, я боялся даже куста, и в то же время понимал, что мои страхи вполне обоснованны. На улицах посёлка я частенько видел патрули, повязанных людей на грузовиках, были среди них и силой возвращённые беглецы. Мне хотелось вернуться в Саньдаоган, мысли об этой деревне жгли моё сердце огнём, временами я и впрямь ощущал себя родным сыном той слепой женщины, которого действительно в детстве унёс коршун. Среди ночи я, бывало, думал о том, что уже никогда в этой жизни не смогу вернуться в ту хижину с соломенной крышей, если только солнце не начнёт вставать на западе. В голове всплывал образ матушки, стоящей в дверях и прислонившейся к дверному косяку, и я испытывал огромное чувство вины.
— Вы помните каждого, кто когда-либо в жизни вам помогал. Ли Иня, и даже ту случайную знакомую, которую встретили в пути, — Сяо Гоули…
Благодаря утешительным речам Куколки взгляд у Чуньюй Баоцэ наконец стал смягчаться:
— Я потом попытался её найти, но спустя большое количество времени. Было уже слишком поздно, но это не от меня зависело. Мир меняется очень медленно, но иногда — пугающе быстро. Я тогда не осмеливался покидать горы, я не мог даже появиться в Пеянчэне. Позже до меня дошли кое-какие слухи, но я боялся, что это всё ложь. В том посёлке было место, где, по слухам, обитает нечисть, там старик, патрулировавший горы, потерял свою женщину, путник потерял барана, а я едва не расстался с жизнью! Покинув горы, я постарался обойти это место стороной и отправился на поиски Сяо Гоули, выбирая дорогу по памяти. Мне хотелось спросить у неё совета, хотелось, чтобы она сказала, возвращаться ли мне в Саньдаоган или не стоит, — при этих словах он стиснул зубы и словно принял какое-то решение. — Я поселился у того старика, но временами не выдерживал заточения в горах и хотел уйти, не в силах больше соблюдать осторожность. Однажды я проделал долгий путь и, ориентируясь по карте, отыскал тот уездный центр, с которого всё началось, где со мной впервые случилась беда. Всё это время у меня не шли из головы вещи, которые я спрятал в переулке, спасаясь от погони. С тех пор прошло уже столько лет, но я сумел безошибочно отыскать тот тупик. Когда я вновь увидел гору щебня, у меня заныло сердце. Это была самая большая потеря в моей жизни, и я никогда не перестану оплакивать её. Вместе с теми вещами я потерял лучшие моменты своей жизни.
Куколке редко доводилось слышать голос, полный столь глубокого отчаяния: осипший, прерывающийся, так что порой речь становилась беззвучной. Ей хотелось утереть ему слёзы, но она не осмеливалась потревожить мир его воспоминаний. Одним глотком прикончив горький напиток, он вперил взгляд в опустевшее дно кофейной чашки.