Филон начинает с констатации фактической несомненности дуалистической онтологии. Дух и материя, Бог и предметно-чувственный мир. Между этими реальностями нет ничего общего. Гносеологическое следствие этого онтологического дуализма в том, что положительное познание духовной реальности и, прежде всего, Бога невозможно. Дело в том, что человеческий язык приспособлен для обозначения признаков и свойств предметов окружающего нас чувственного мира. И этим же человеческим языком (в различных его национальных вариантах) мы пытаемся выразить сущность духовной реальности. Но эти реальности разные. Предметно-чувственный мир пребывает в обстоятельствах пространства и времени, а к божественной реальности эти категории не приложимы. Поэтому всякая попытка выразить сущность духовной реальности средствами человеческого языка, приспособленного к выражению только вещественной реальности, не может дать эффекта познания духовной реальности. Всегда получается только набор иносказаний, аллегорий, метафор, метонимий, символов, но не знание в строгом положительном смысле. Как быть? Необходимо в попытках самостоятельно определить сущность божественной реальности использовать только отрицательные сказуемые[65]
. О Боге может быть и положительное знание, но не как результат самостоятельных умствований человека, а как дар человеку от Бога этого знания о Самом Себе, в чём и состоит сущность божественного откровения.Филон Александрийский использует термин «Логос», не уточняя, что это такое…
Онтологический дуализм влияет и на космологию. Бог не может оказывать непосредственного причинного воздействия на предметно-чувственный мир. Необходима посредствующая инстанция. Такой посредствующей инстанцией между Богом и предметно-чувственным миром у Филона служит странное понятие, которое объединяет в себе совершенно разные по своему содержанию сущности. Во-первых, это совокупность идей Платона. Во-вторых, это совокупность действующих в чувственном мире сил-причин (понятие о силах взято у стоиков). В-третьих, это совокупность ангелов (понятие об ангелах перенято иудейским богословием из зороастрийской религии). Идеи, силы и ангелы даже отождествляются друг с другом, т.е. являются синонимами для одних и тех же реальностей. И, наконец, вся эта сложная и малопонятная конструкция обозначается термином «Логос». При этом не уточнено, что именно понимается под Логосом. То ли это божественный разум как свойство Бога, то ли это божественная личность, сопоставимая с личностью Бога (характер этой сопоставимости – уже другой вопрос).
Антропология у Филона только схематично обозначена, без всяких подробностей. Элементарное противопоставление тела и души, которое в психологии выражается противопоставлением чувственности (как неотъемлемого свойства тела) и разума (как высшего свойства души).
Этическое учение Филона по схеме соответствует антропологии. Если душе надо бороться с похотями тела, что значит – уму бороться с чувственностью, то этика должна быть строго аскетичной, направленной на вытеснение аффектов из души. Для достижения этой цели хорошо разработанная этика стоиков подходила лучше всего. Филон этику стоиков перенимает, но при этом дополняет её одним чрезвычайно важным соображением. Требование освободиться от влияния чувственных страстей на самосознание и поведение человека, конечно, бесспорно. Это даже просто элементарное условие нравственного состояния личности. Проблема в другом – каким способом это требование осуществить? Ведь освобождение от чувственности (точнее, от чрезмерного влияния чувственности) предполагается осуществить человеку, этой чувственностью уже едва ли не безнадежно пропитанному. Возможно ли это? Возможно ли безнадежно больному человеку самого себя излечить? Не очевидно ли, что как в случае телесной хвори, так и в случае нравственного нездоровья необходима помощь извне.
Выводы
Александрийская эпоха в истории античной философии имеет особое значение. Дело в том, что в эту эпоху философия, по сути, отказалась от самой себя в пользу традиционной религиозной метафизики, с её ключевой категорией «божественного Откровения» как источника абсолютной истины. При этом согласие философии с религиозной традицией произошло много раньше, ещё в эпоху Сократа-Платона-Аристотеля, но тогда не произошло признания традиционного «божественного Откровения». А сейчас это признание было сделано александрийцами-неопифагорейцами.
Следует отметить, что понимание этого «божественного Откровения» не всегда должным образом уточнялось. «Божественное Откровение» не отождествлялось с каким-то конкретным его обнаружением,[66]
и понималось неопределенно широко – как истинное знание, предоставленное Богом каким-то образом всем людям, но рассеянное по различным вероучениям традиционных религий древности[67].